Шествие динозавров

— Какой-то особенный разрез? — спрашиваю я, припомнив случайно проскользнувший у Ратмира намёк ещё в первую нашу с ним встречу.

— И разрез тоже. Наружные уголки ниже внутренних, «домиком». Между прочим, он сообщает человеческому лицу особое выражение. Печальный, даже унылый вид. Это один из критериев отбора кандидатов на пост телохранителя, хотя и не самый существенный. Наверное, вам было бы достаточно зеркала, чтобы составить представление об их облике.

— Ага, теперь понятно, отчего в детстве меня дразнили «кислой клюквой»!

— Кажется, уже в ваше время существовал музыкальный квартет «Битлз»…

— Допустим, в наше время он уже не существовал, — говорю я возмущённо. — Я оканчивал школу, когда они распались. И плакал, когда убили Джона Леннона… Я вырос на песнях этих парней.

— Тогда вы должны помнить их лица. Так вот, Ринго Старр имел характерные зигганские глаза.

— А вы не пытались использовать его в своих тёмных делах?

— Это невозможно. Во-первых, он не русский.

— По-моему, он вообще английский еврей…

— Во-вторых, у него были проблемы с алкоголем. А в-третьих, к моменту нашего проникновения в двадцатый век он был далеко не молод.

— Ринго Старр слишком стар, — отпускаю я неуклюжий каламбур.

— И… он был слишком благополучен, чтобы покидать свою среду обитания и пускаться в темпоральные авантюры.

— Да уж, со мной не сравнить… Так что там у зигган с глазами?

— Они светятся.

— Как у кошки? — хмыкаю я.

— У кошки светятся зрачки. А у зигганов — белки. И не обязательно в темноте. То есть очень ярко.

— Они что, пришельцы из космоса?!

— Мы не знаем, отчего это. Скажу только, что космическая версия никем и никогда не рассматривалась всерьёз… У нас до сей поры не было возможности детально обследовать ни одного зиггана с позиций физиологии. Ни живого, ни мёртвого.

— Почему? — немедленно интересуюсь я.

— То ли это каким-то образом связано с их пищей, — продолжает она, как бы не расслышав. — Ну, там, минеральный состав почвы… То ли в воздухе что-то рассеяно. Может быть, это какой-то атавизм, наследие особых условий обитания, хотя мы так и не смоделировали те условия, что могли бы породить подобный расовый признак.

— Сами-то зигганы что об этом говорят?

— Разумеется, у них есть соответствующий миф. И, разумеется, он призван обосновать их божественную избранность и право на первородство.

— Давай его сюда, этот миф! — азартно требую я.

Нунка передёргивает плечиками, сбрасывая мою руку. Она уже холодна, как айсберг в океане. Ибо сказано: никаких вольностей на работе…

— Этого я выполнить не могу, — говорит она строго. — Зигганскими мифами у нас никто не занимался.

— Как же?.. Вы заполучили доступ к сокровищам неизвестной, совершенно не изученной культуры и даже не удосужились разобраться с её мифологией? Да ведь это же фундамент, начало начал, это и религия, и фольклор, и письменность! Чем вы тогда вообще тут заняты?!

— Извините, но об этом судить не вам, — обрывает она мой потрясённый лепет.

И я понимаю, что вот так, с налёту напоролся на строго охраняемую от посторонних ушей тайну. Может быть, даже государственную. А скорее всего, некий «секрет Полишинеля», ведомый всем, кроме гостей из прошлого вроде меня.

— И вообще я хотела бы одеться, — продолжает Нунка совершенно уже ледяным тоном. — Коль скоро мы перешли к фундаментальным вопросам…

Мне это не нравится. Меня порядком раздражают её внезапные перепады от взрывной страсти к монашеской отчуждённости. Словно она ни на минуту не перестаёт сражаться с каким-то своим, недоступным моему пониманию душевным разломом. И в ней берёт верх то одна сила, то другая. И её, в зависимости от состояния дел на фронтах, то со всего маху швыряет в мои объятия, то грубо, с мясом и кровью выдирает из них. То она — тягучая капля напалма, готового воспламениться от любой искры, то — кусок антарктического льда.

Я осторожно беру её за руку. Она резко высвобождается, хочет встать. На её и без того загорелом лице пролегли глубокие тени. Губы плотно, неприступно сомкнуты. Как будто не эти самые губы каких-то полчаса назад блуждали по моему телу, рассыпая по нему свежевыжженные клейма…

Слюнявый интеллигентик Славик Сорохтин тотчас же отлез бы, закомплексовавшись по самые уши. Но давно уже во мне вызревает чужеродный эмбрион императорского телохранителя Змиулана, подсаженный всевозможными гипнопедиями, вскормленный и вспоённый суровыми мастерами-меченосцами, и это воинственное, властное моё альтер-эго никакими комплексами не обременено.

— Ну хватит! — зверем рычит альтер-эго и грубо хватает надменную монахиню за обнажённую грудь.

Тугой шарик ледяной плоти оживает под моими пальцами, вялый кофейный сосок набухает горячей кровью и становится взрывателем на боевом взводе, который немедля срабатывает, и всё вокруг обращается в лаву, смолу и напалм. Двое зигганов, забытые, глядят на нас с экрана, и в невероятных самосветящихся их глазах мне чудится укоризна…

Глава двадцать пятая