Шествие динозавров

Ну что можно было сказать о моём исполнении? В любом приличном обществе — да окажись там хоть один адепт так называемой «авторской песни»! — меня бы немедленно линчевали. А инструмент забили бы в… в общем, что-нибудь придумали бы. Ну, не дал мне Юнри ни слуха, ни голоса. А кому дал? Может быть, ягняткам из «Ласкового мая»[87]?..

Теперь нужно было посмотреть на юйрзеогра империи Опайлзигг. В каких выражениях описать его состояние? Вот если взять кота, вылизавшего глечик сметаны и закусившего кругом съедобной докторской колбасы из правительственного спецраспределителя… добавить пса, возле будки которого перевернулся фургон с костями со скотобойни… украсить блюдо политиком-демократом, тем же Егорушкой Гайдаром[88], бесплатно приглашённым на телевизионный диспут об устройстве России… и заполировать мною после посещения какого-нибудь особенно запущенного архива…

— Эойзембеа… любострастие… рожа, как у Бюйузуо… — хрипел император откуда-то из-под кровати, куда он завалился со всеми шкурами и покрывалами в самый разгар моего концертного номера.

— Всё же, женщины делают это лучше, — бормотал я, изнывая от фальшивой скромности.

— Заткнись, грязная скотина, — откликался Луол, икая и всхлипывая. — Не смей разрушать мою душевную гармонию… Тебе так нужны мои женщины? Иди, устрой им хороший юмбл-юмбл от моего имени.

Занавес, господа, занавес!..

Но больше всего меня настораживало то, что вокруг ничего не происходило.

То есть, конечно, где-то за пределами дворца разворачивались какие-то события, о чём ежедневно докладывалось императору.

На западе, в провинции Аэйнюймб бунтовала чернь, и полководец Эойзембеа отправлен был с пятитысячным карательным войском на усмирение. Вести оттуда поступали весьма утешительные. Из соображений классовой солидарности я сочувствовал мятежникам, но в то же время не мог не испытывать облегчения: число наёмных убийц с Запада, тупых, фанатичных и потому особенно неразборчивых в средствах, практически сошло на нет.

В пропасти Ямэддо ночью замечен был огонь. По мнению придворных гаруспикантов, гадателей на свиных кишках, это предвещало гнев Эрруйема, владыки Земли Теней, а значит — и сильные колебания тверди. Правда, горлопан и брехун Гиам-Уэйд третьего дня блажил на рыночной площади, что-де Бюйузуо собирает к своим кострам Чёрное Воинство, и нужно-де ждать нашествия из Ночной Страны, за что был колочен палками случившегося поблизости дозора. «Диссидент хренов, узник совести! Паучья кровь… — подумал я не без раздражения. — И чего подставляться на каждом шагу со своими апокалипсисами?!» Мне не хотелось бы по нелепой случайности, из-за чрезмерного усердия какого-нибудь пьяного юруйага потерять этого вздорного старика. Я с ним ещё не наговорился… Но более соответствующим истине, накручивали гаруспиканты, следует полагать недовольство Эрруйема, обнаружившего недостачу одной из душ при поголовной поверке. Это был камень в мой огород. На помощь мне пришёл Дзеолл-Гуадз. Эрруйему обещана была жертва двадцати буйволов и пяти бегемотов. На поимку сакральной скотины снаряжён был отряд во главе с Элмайенрудом. Гаруспиканты заикнулись было, что нехудо бы прикомандировать к отряду и меня как главного виновника торжества. Но наивный замысел удаления от императора его непробиваемой защиты был настолько прозрачен, что никто не рискнул всерьёз развивать эту тему.

Из заморской провинции Дзиндо к императорскому двору доставлен был диковинный зверь жираф, зачатый страусом и рождённый зеброй. Любопытные изволят видеть его ежедневно в специальном загоне, рядом с гигантскими ленивцами-мегатериями и дикими людьми-лемурами. Я в числе первых воспользовался приглашением. До сей поры мне доводилось наблюдать жирафа только по «ящику». Плод греха непарнокопытного и птицы был измучен долгой дорогой и выглядел весьма унылым. Дикие же люди, размерами с пятилетнего ребёнка, напротив, очень веселились и кидали в нового соседа, а затем и в зрителей, засохшим дерьмом. Огромные пёстрые моа бродили по своему загону, как неприкаянные души, изредка квохча по-куриному. Ленивцы, более похожие на интеллигентных горилл, как им и полагалось, ленились: дрыхли под деревьями.

Дерзец Одуйн-Донгре снова не уплатил метрополии дань. Соглядатаи стучали, что планы Солнцеликого им всячески высмеиваются и предаются забвению. «Безгранично ли наше терпение?» — осторожно спросил Дзеолл-Гуадз. «Он будет наказан», — прикрывая глаза от бешенства, произнёс Луолруйгюнр и более к этому вопросу не возвращался.