Шествие динозавров

— Как ты смеешь!.. — потом, после паузы: — Юруйаги мои братья. Царская кровь, кровь моего отца благородна. Как можно пренебречь хотя бы одной её каплей?!

— Да я сам недавно… пренебрёг, а ты похвалил меня за усердие!

— Онигзмаург всегда был выродком… Руки моих детей не настолько ещё сильны, чтобы держать меч. И если ты не исполнишь надлежаще свой обет, империя достанется юруйагу, воину, а не ребёнку… Когда мой старший сын вступит в возраст власти, я сам возведу его на престол. А остальные мои дети станут новыми юруйагами.

— Номенклатура, блин… — бормочу я понимающе.

— Что ты сказал?! — вскидывается он.

Я не спрашивал, что станется со старыми юруйагами. Я мог лишь предвкушать этот момент, когда произойдёт смена правителей… Но старшему сыну Луолруйгюнра, по моим сведениям, исполнилось только двенадцать. Он был сокрыт от друзей и недругов в потайном месте. Скорее всего, в каком-нибудь провинциальном монастыре. И сам, наверное, не догадывался о том, что сулит ему будущее. Так что ждать «возраста власти», то есть совершеннолетия по-зиггански, было ещё изрядно. Честно говоря, этому пареньку я не завидовал. И не хотел бы такой участи своему Ваське. Все полтора десятилетия правления Луолруйгюнра состояли из непрерывной резни и стрельбы по императорской особе из всех видов оружия. И не было оснований ждать перемен к лучшему.

— Юйрзеогр жаждет испытаний. Он привык держать клубок разъярённых вауу в своём изголовье. Пусть… Но к чему испытывать судьбу сверх необходимого? У любого человека, будь он даже сам юйрзеогр, только одна голова, только одно сердце.

— Я понял значение твоих слов. Однако, при чём здесь сердце? Жизнь человека — в его печени, ибо там обитель души. А что такое сердце, как не мех для перекачивания животворных жидкостей?

— Разумеется, юйрзеогр прав, а я, разумеется, ошибся…

— Но я не понял смысла сказанного.

— Пусть юйрзеогр обрушит своды Эйолудзугга!

Из «Троецарствия»[84]: «Я трепещу от страха, но не могу пренебречь долгом подданного — говорить правду своему государю! Я уже приготовил гроб, совершил омовение и жду суровой кары».

Богоравный властелин исчезал, а на его место заступал разъярённый дикий кот, которому отдавили яйца. Истошный визг, фонтаны слюны. Вращание красными прожекторами, что возникали вместо глаз. Метание в меня всем, что попадало увесистого под руку. Иногда я, в зависимости от настроения, обращал это в тренировку, отбивая мечом летящие в меня предметы. Иногда просто ловил их и препровождал на место.

— Грязный ниллган! — шипел Солнцеликий, тряся седой куделей. — Как ты дерзнул!.. Лабиринт — символ власти, владеющий ключами Эйолудзугга владеет этой страной!

— Юйрзеогр убеждён, что все ключи в его руках? — подначивал я.

— А у кого же, во имя Юнри?!

— День и ночь отборные рабы мудрейшего Дзеолл-Гуадза строят под ногами своего повелителя новые святилища и украшают их человеческими черепами…

— Я знаю об этом. Дзеолл-Гуадз такой же мой раб, как и всякий, кто дышит и вкушает пищу под этим небом.

— И под землёй?

Император нашаривал под подушкой длинный кинжал с рукояткой в виде беснующегося демона. Я брал меч наизготовку. Он кинет — я отобью. Стены были уже порядком издырявлены, и давно следовало бы указать на непорядок старшему постельнику. Всё шло обычным чередом.

— Нет никакой Ночной Страны, — говорил Луолруйгюнр утомлённо и выпускал оружие. Годы правления брали своё: как воин он уже не годился мне в соперники. — Сказки о Многоруком выдуманы старухами, которые давно отучились рожать и скуки ради перемалывают голыми дёснами всякий вздор.

— «Словно мухи, тут и там»[85]… — фыркал я.

— Чего-чего? — оживлялся император.

— Песенка такая, — отмахивался я.

— Возьми друл, — командовал этот истязатель, — пой.

— А сплясать не надо?

— Прикажу — и спляшешь.

— Лучше я пойду убью парочку вургров.

— Не лучше. Пускай вурграми занимается Элмайенруд.

— Может быть, пускай лучше он и споёт, и спляшет?

— Ты хочешь моей смерти, ниллган. Я умру до срока от колик в животе, когда Элмайенруд пустится откалывать передо мной коленца…

— Тогда я позову женщин. Они и споют и станцуют, как нужно. И твой взор будет утешен, и твоя тоска будет рассеяна.

— В носорожью задницу женщин!

Ого! Здесь чувствовалась ниллганская выучка. Кто-то из моих предшественников уже успел обучить Солнцеликого нашему сквернословию.

— Пой, Змиулан, — повторял Луол, будто клянчил конфету. — Ну пожалуйста!

В такие мгновения он становился похож не на седого, измождённого, тридцатипятилетнего старца, а на пацана, годами не старше моего Васьки. Видно, в своё время не додали нашему юйрзеогру детства.

И я не мог ему отказать.

— У тебя ещё будет случай умереть от отвращения к моему певческому дару, — ворчал я, вытаскивая из-под скомканного в углу тряпья друл — зигганское банджо, два скреплённых барабана с натянутыми струнами и какими-то резонаторами внутри.