"Оброненный! Тоже придумал! Кто его тебе здесь обронит?.. Подброшенный - так будет правильно. Все ясно, как божий день. Из меня делают гладиатора. Это - арена. Гладиаторы не всегда пластались друг с другом. Иногда на них спускали диких зверей. На меня, за неимением приличного льва или, там, крокодила, науськали гигантскую пещерную мокрицу. Насытились зрелищем моего страха, а теперь из сострадания швырнули мне меч. Хотят поглядеть, каков я в работе. За оружие спасибо, но зрелища обещать не могу. Устал..."
Я в прыжке дотянулся до меча, подхватил его - рукоять так и прильнула к ладоням, словно век того дожидалась! - упал на колено. Ползучая пакость уже набегала на меня, атакующе вскидывая головогрудь и потому делаясь похожей на разозленную кобру. И в то же время становясь особенно удобной мишенью для удара "муадалбейм" - из саги о Кухулине... Не было у меня времени поразмыслить над тем, откуда я знаю, что именно удобнее всего для поражения мокрицы, а что нет, как выполняется этот самый "муадалбейм" и почему с мечом я ощущаю себя гораздо увереннее, нежели без меча. Хотя ни разу в жизни - насколько мне известно - не имел дела ни с каким видом оружия... Тело уже раскручивалось, как высвободившаяся часовая пружина, лезвие меча-бритвы со змеиным шипом резало воздух, не встречая преграды входило в самую середку головогруди с правой стороны и так же без задержки выходило с левой, а ядовитые клешни бестолково стригли пустоту и вместе с отмахнутой напрочь башкой рушились наземь...
Теперь было самое время срывать аплодисменты. Я стоял над корчащимися обрубками, опустив заляпанный белесой дрянью меч, в максимально горделивой для голого мужика позе, и ждал.
В темном проходе полыхнуло факельное пламя.
И кликуши в балахонах, и латники, на сей раз числом не менее десятка - все были тут. Молча взирали на меня светящимися глазами. Близко не подступались - ожидали, что, обзаведясь оружием, начну сводить счеты. И за стрелу, выхватившую меня из трамвая прямо на Воплощение. И за само Воплощение с колотьем раскаленными гвоздями. Но я не двигался с места.
Выждав подобающую паузу, вперед выступил император Луолруйгюнр Первый, Солнцеликий.
Я узнал, что он - император и как звучат его имя и титул, едва только этот человек откинул капюшон и обратил ко мне мертвенно-бледное вытянутое лицо с тонкими синеватыми губами, клювастым носом и запавшими сияющими глазищами, в обрамлении спутанных бесцветных прядей. Солнцеликий был альбиносом. Требовалось немало фантазии, чтобы угадать: этой мумии не тысяча лет, как думалось на первый взгляд, а три десятка с половиной. То есть мы с ним были ровесники.
Губы императора беззвучно шевельнулись, обтянутая полупрозрачной кожей длань слабо трепыхнулась в моем направлении.
- Ты, кто восстал из мертвых! - услышал я. Голос шел из толпы жрецов. - Воистину ты великий воин. Но перед тобой - император...
Разумеется, было сказано: "Перед тобой - Йуйрзеогр". Что означало примерно следующее: "властно попирающий твердь". В свою очередь, под "твердью" подразумевалось вовсе не то, на чем крепятся звезды, как в нашем
Священном писании, а собственно материк и все административно-территориальные единицы, на нем расположенные. Впрочем, внешние колонии тоже входили в это понятие. Так что термин "император" годился вполне - и по созвучию и по смыслу.
И снова я знал, как поступить. От меня требовалась простая вещь: повергнуть свой меч к босым ступням властелина. Конечно, еще проще, да и естественнее с позиций диалектического материализма, было отослать всю эту брагу к чертям собачьим. Но неведомыми силами мне была предписана вполне определенная роль в этом балагане. И, чтобы сохранить надежду до конца разобраться в происходящем, а потом и, Бог даст, выкарабкаться отсюда в мое родное время и место - замызганный трамвай на исходе двадцатого века нашей эры - я должен был сыграть ее с блеском.
Меч со звоном полетел к ногам императора.
Луолруйгюнр снова прошелестел что-то невнятное.
- Император осеняет тебя своей милостью и предлагает службу. Он желает вверить тебе свое благополучие, пока боги не заберут его в небесные чертоги.
"Смотря какой положат оклад", - вертелось на шкодливом моем языке.
- Воля императора - воля богов, - сказал я вслух.
Мне протянули серый груботканый плащ, дабы я мог прикрыть наконец свой срам. Теперь я познал многое о власяницах религиозных фанатиков и, пожалуй, о терновых венцах - ибо плащ был снабжен капюшоном...
Увязывая вокруг талии веревку, заменявшую пояс, краем глаза я уловил неприметное движение рук ближайшего к императору черного латника.
Меч сам прыгнул ко мне в руки!
- Остановись, - впервые различил я голос Луолруйгюнра. Голос как голос, чуть хрипловатый. Не привычный к натужному ору. Уверенный, что при любых обстоятельствах он будет услышан. - Мой брат Элмайенруд пошутил.