Шевалье де Мезон-Руж

Секретарь военного министерства с пристальным вниманием следил за этой сценкой. И когда дверь камеры, в которой находилась королева, открылась, он успел осмотреть первое отделение. Его взгляд выхватил сидящего за столом жандарма Дюшена, и он еще раз убедился в том, что при королеве только два охранника. Но когда секретарь Консьержери вернулся, его собрат постарался придать своему лицу самое что ни на есть безразличное выражение.

При выходе из Консьержери они столкнулись с двумя мужчинами. Ими были гражданин Гракх и его кузен Мардош.

Кузен Мардош и секретарь военного министерства мгновенными движениями, которые, казалось, были вызваны одним и тем же чувством, при виде друг друга надвинули на глаза, один — медвежью шапку, другой — шляпу с широкими полями.

— Кто это? — поинтересовался секретарь военного министерства.

— Я знаю только одного из них — тюремщика по имени Гракх.

— Значит, тюремщики все-таки выходят из Консьержери, — с подчеркнутым безразличием заметил военный секретарь.

— Для этого им отведено определенное время.

Разговор прервался. Новые друзья пересекли мост Шанж. На углу площади Шатэле секретарь военного министерства, как и обещал, купил корзинку с устрицами. Дальше они продолжили путь по набережной Жевр.

Жилище секретаря военного министерства оказалось весьма простым. Гражданин Дюран занимал три маленькие комнаты на Гревской площади в доме без привратника. Каждый жилец имел свой ключ от входной двери. Было условлено, что если у кого-то не оказывалось при себе ключа, то он стучал молотком в ворота один, два или три раза: в зависимости от этажа, на котором жил. И тот, кто ждал или кто слышал этот сигнал, спускался и открывал дверь.

У гражданина Дюрана ключ был в кармане, ему стучать не пришлось.

Секретарю из Дворца Правосудия очень понравилась жена секретаря военного министерства. Ею оказалась действительно очаровательная женщина. Выражение глубокой печали, застывшее на ее лице, вызывало интерес с первого взгляда. Замечено, для красивых женщин печаль является одним из самых неоспоримых средств соблазна; печаль делает влюбленными всех без исключения мужчин. Даже секретарей, что бы там ни говорили, а секретари — тоже мужчины. А среди них даже самый жестокий эгоист, не говоря уже о человеке с чувствительным сердцем, всегда стремится утешить огорченную женщину, сменить белые розы бледного лица на розы, более приятные для глаз, как говорил гражданин Дора.

Оба секретаря поужинали с большим аппетитом. Только мадам Дюран почти ничего не ела. Разговор шел на разные темы.

Секретарь военного министерства расспрашивал своего собрата с любопытством, довольно странным для этого драматического времени, о порядках во Дворце в дни судебных приговоров, о средствах досмотра посторонних. Секретарь Дворца, очарованный тем, что его слушают с таким вниманием, отвечал с удовольствием. Он рассказывал о привычках тюремных смотрителей, о Фукье-Тэнвилле, о гражданине Симоне — главном актере трагедии, которая ежедневно разыгрывалась на площади Революции.

Позже и он попросил коллегу рассказать о военном министерстве.

— Ничего интересного, я осведомлен гораздо меньше, чем вы. Мое положение намного ниже вашего. Я — скорее помощник секретаря, — отговорился Дюран. — Я незаметный служащий, приносящий пользу своей работой людям, занимающим видное положение. Это обычное явление любой бюрократии, даже революционной. Земля и небо, возможно, когда-нибудь изменятся, но канцелярии — никогда.

— Хорошо, я помогу вам, гражданин, — сказал секретарь Дворца, очарованный хорошим вином хозяина и особенно прекрасными глазами мадам Дюран.

— Благодарю, — ответил тот, кому было сделано это благосклонное предложение. — Любое разнообразие в работе — развлечение для бедного служащего. Мне, конечно, хочется поскорее закончить дела в Консьержери и не беспокоиться по поводу того, что они затягиваются. Если бы еще я мог приводить в канцелярию мадам Дюран, которая так скучает здесь.

— Не возражаю, — ответил секретарь Дворца, очарованный приятным развлечением, которое обещал его собрат.

— Она бы диктовала мне списки, — продолжил гражданин Дюран. — Ну, а время от времени, если вы нашли этот ужин не слишком плохим, вы бы приходили к нам сюда.

— Да, но не слишком часто, — самодовольно согласился секретарь Дворца. — Должен вам признаться, что меня будут бранить, если я стану возвращаться позднее обычного в один из домов на улице Пети-Мюск.

— Это устраивает и меня как нельзя лучше, — сказал Дюран, — не правда ли, дорогая?

Мадам Дюран, очень бледная и все такая же печальная, подняла на мужа глаза и ответила:

— Как вам будет угодно.

Пробило одиннадцать, пора было уходить. Секретарь из Дворца поднялся и простился со своими новыми друзьями.-

Его радость по поводу нового знакомства и приятного ужина была неподдельной.

Гражданин Дюран проводил гостя до лестничной площадки. Вернувшись в комнату, бросил:

— Ну, Женевьева, пора спать.

Молодая женщина поднялась, не отвечая, взяла лампу и прошла в другую комнату.