Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2

— Я держал пари на двадцать, — пробормотал Нельсон, затем, внезапно вспомнив про Направление ветра и признаки бури, которые он наблюдал, добавил:

— Бросайте якорь, Харди! Бросайте якорь!

— Полагаю, командование флотом возьмет на себя адмирал Коллингвуд, — произнес капитан флагманского корабля.

— Нет, по крайней мере, до тех пор, пока я жив, — ответил раненый и поднялся, опираясь на руку. — Харди, я вам сказал, бросьте якорь, я хочу этого.

— Я сейчас отдам приказ, милорд!

— Заклинаю вас, сделайте это, осталось пять минут, — затем, понизив голос, который, слабея, стал похож на глухое рычание: — Харди, — заговорил он, — вы не бросите мое тело в море, я прошу вас.

— О, конечно, нет! Вы можете быть спокойны по этому поводу, милорд, — ответил Харди, которого душили рыдания.

— Позаботьтесь о бедной леди Гамильтон, — продолжал слабеющим голосом Нельсон, — о моей милой леди Гамильтон. Обнимите меня, Харди!

Капитан, плача, прижался лицом к его лицу.

— Я умираю спокойным, — сказал Нельсон, — Англия спасена.

Некоторое время капитан Харди оставался рядом со знаменитым раненым, молча наблюдая за ним; затем, опустившись на колени, он приложился своими губами к его лбу.

— Кто меня обнимает? — спросил Нельсон, глаза которого начала заволакивать пелена смерти.

— Это я, Харди! — ответил капитан.

— Благослови вас Бог, друг мой! — умирая, проговорил Нельсон.

Харди поднялся на палубу.

Нельсон, заметив священника рядом с собой, заговорил и с ним:

— -a, доктор… Я никогда не был заядлым рыболовом…

Затем добавил после паузы:

— Прошу вас, доктор, помните, что я завещал моему отечеству и королю леди Гамильтон и мою дочь Горацию Нельсон. Не забывайте Горацию.

Жажда становилась нестерпимой. Оц закричал:

— Пить… пить… веер… воздуха мне… потрите меня.

Эти слова он адресовал капеллану Скотту, который, надеясь облегчить его участь в последние мгновения, растирал ему грудь рукой и доставил ему этим некоторое облегчение. Прерывающим голосом, свидетельствовавшим об удвоенных страданиях, напрягая все свои силы, Нельсон произнес в последний раз:

— Слава Богу, я исполнил свой долг.

Это были его последние слова.

Хирург вернулся к своим обязанностям, за ним направился камердинер Нельсона, чтобы сообщить, что его хозяин с минуты на минуту испустит дух. Битти взял руку Нельсона — она была холодна; затем он пощупал его пульс — он не прощупывался. Наконец, он потрогал лоб Нельсона: тот открыл свой единственный глаз и сразу его закрыл.

Нельсон издал свой последний вздох — было четыре часа двадцать минут: он прожил после ранения три часа и тридцать две минуты.

Возможно, покажется странной та дотошность, с которой мы описывали последние часы Нельсона; однако мне кажется, что одного из величайших полководцев, когда-либо живших на свете, следовало проводить, если не историку, то хотя бы романисту, до самых ворот склепа. Я не нашел таких подробностей ни в одной книге. Я руководствовался посмертным протоколом, подписанным тем же корабельным хирургом Битти [84]и корабельным капелланом Скоттом.

XCIV БУРЯ

Возможно, следовало бы закончить рассказ о Трафальгарской битве смертью Нельсона; однако было бы большой несправедливостью оставить в безвестности имена стольких храбрецов, которые, как и он, жертвовали своей жизнью и делали все возможное во имя победы.

Мы оставили Вильнева в отчаянном положении на разбитой палубе «Бицентавра», не имевшего в своем распоряжении больше ни одной лодки, чтобы спуститься в ней на воду и попытаться пристать к одному из оставшихся невредимыми французских кораблей, находившихся в отдалении от огня и сражения. Разумеется, если бы он мог присоединиться к этим десяти кораблям своего авангарда, которые, обменявшись пушечными выстрелами с колонной Нельсона, теперь оставались в бездействии, не имея перед собой противника, и затем могучим усилием повести их в самое пекло сражения, день мог кончиться для него просто неудачей, но не такой ужасной катастрофой.

Но теперь, прикованный к «Бицентавру», словно живой к трупу, открытый для обстрела со всех сторон и лишенный возможности в ответ произвести хотя бы выстрел, он был вынужден спустить свой штандарт.

От одного из английских кораблей отделилась шлюпка и направилась за ним. Взяв Вильнева к себе, она доставила его на английский корабль «Марс».

Контр-адмирал Дюмануар повторил сигналы, данные Вильневом; они были адресованы десяти французским кораблям: «Герою», капитан которого Пулен был убит в самом начале сражения, «Святому Августину», «Святому Франциску Ассизскому», «Монблану», «Дюге-Труену», «Огромному», «Молнии», «Бесстрашному», «Сципиону» и «Нептуну».

Но лишь четыре из десяти кораблей повиновались сигналам командующего, опустив на воду все имевшиеся у них шлюпки. Этими кораблями оказались «Мон-Блан», «Дюге-Труен», «Бесстрашный» и «Сципион»; адмирал тут же сигналами приказал кораблям повернуть по направлению ветра,что давало им возможность двигаться под ветроми в любой момент, который они сочтут нужным, вклиниться в центр сражения.