Шифр фрейлины

За скупой сдержанностью чувствовалась профессиональная гордость. Гиппиус не однажды удивлял своих сослуживцев познаниями и способен был отыскать следы даже в самом безнадежном месте. Так что воскрешение размазанного отпечатка фаланги большого пальца – это было одно из чудес, на которое он был способен. Именно благодаря таланту Пети на многие его чудачества смотрели сквозь пальцы. Он мог уехать на недельку в Испанию, никого не оповестив; поддаться меланхолии, и там, где следовало смеяться, мог загрустить; мог рьяно ухаживать за женой начальника, требуя от нее взаимности; мог ходить нестриженым и небритым, пропуская мимо ушей настойчивые требования начальства следить за внешним видом. Но зато когда наступала работа, отдавался без остатка.

Похоже, что сейчас был тот самый случай. От прежней сонливости не осталось и следа, глаза полыхали азартом.

– Докладывай! – сказал Никольский, указав криминалисту на стул.

Разложив на столе листки бумаги, Гиппиус с жаром заговорил:

– Посмотрите вот на эту фотографию, на заточке имеются следы рук. Правда, большая часть следов размазана и не поддается идентификации. Он не просто касался рукояти, а держал ее так, как это бывает с человеком, готовым нанести удар. Могу сказать совершенно точно, что разыскиваемый был правша и оставил след от большого пальца, он немного шире остальных. Больше никаких отпечатков не имеется. Вот взгляните на папиллярные узоры на этом снимке и на этом, – увлеченно продолжал криминалист. – На обеих фотографиях тип узора дуговой, с петлевидными спиралями. Число линий между точками также одинаковое, – ткнул он пальцем в начерченные квадраты. – Все совпадает в точности: излом линий, утолщение, микрорельеф папиллярных линий…

Илья Никольский внимательно всмотрелся в фотографии. Они и в самом деле выглядели одинаковыми, как если бы были сняты с одной фаланги.

Майор понимающе кивнул.

– А вот посмотрите более мелкие участки флексорных линий, места их пересечения также одинаковые.

– А это что такое белое? – ткнул Никольский на небольшую белую черту в самом углу снимка.

– Это, скорее всего, шрам. Видите, на обеих фотографиях он почти одинаков. Если на первой фотографии он выглядит грубее, то на второй уже сглажен. Это говорит о том, что одна фотография сделана на несколько лет позже другой, и этот шрам уже успел немного затянуться и не выглядит теперь грубым.

– Ты прав. Теперь я вижу, что эти фотографии одного и того же пальца. И кому принадлежат отпечатки?

– Всеволоду Федоровичу Артюшину по прозвищу Сева. Возраст тридцать четыре года. – Подняв фотографию, продолжил: – Этому отпечатку десять лет.

– За что Артюшин?

– Разбой. Был осужден Тверским гарнизонным судом на восемь лет. Отбыл срок наказания всего лишь год.

– Это что же получается – отпущен на волю за хорошее поведение, так я понимаю?

– Очевидно, у него был какой-то очень серьезный покровитель.

– Нужно сделать запрос в Тверь, – повернулся Никольский к помощнику. – Посмотри, что там имеется на него. А ты молодец, хорошо поработал.

– Разрешите идти?

– Ступай.

Петр Гиппиус удалился. Майору Никольскому показалось, что в этот раз его спина выглядела прямее обычного.

Открыв календарь, Илья написал крупным размашистым почерком: «Тверской гарнизонный суд по делу Артюшина. Очень важно!»

Глава 9 1536 год. Мадрид. Губернатор Эрнан Кортес

Карл Пятый сидел на крепком широком стуле, обитом красным бархатом. Его худощавое лицо с аккуратной седеющей бородкой выглядело если не изнуренным, то по крайней мере усталым. Облаченный в черную бархатную мантию без каких-либо отличительных признаков монарха, он больше походил на провинциального купца, нежели на человека, наделенного невероятной властью и владевшего едва ли не всей Европой. Причем большая часть земель досталась ему не в результате проведения успешных военных кампаний, а благодаря благоприятному скрещению династических линий. Лишь только орден Золотого руна указывал на его высочайшее происхождение.

В последние несколько лет, устав от власти и от восстаний, что бесконечно возникали в разных концах огромнейшей империи, отчаявшись объединить столь разные земли в одно монолитное государство, он подумывал о том, чтобы уйти в монастырь и провести остаток дней в молитвах и в смирении. Страдавший меланхолией, король Карл Пятый порой впадал в короткое сумасшествие, видно, унаследованное от своей матери Хуаны Безумной.

Единственное, что вызывало у него неподдельный интерес, так это земли Новой Испании, что удалось присоединить в последние десятилетия. Он мог подолгу слушать о невероятной жизни туземцев, о диких, леденящих душу обычаях индейцев и даже намеревался, дабы избавиться от усиливающейся хандры, отправиться с королевской ревизией куда-нибудь на Кубу. Колонизация удаленного континента происходила не столь быстро, как того хотелось бы, а потому он отправлял на Кубу и в Мексику все новые и новые корабли с хорошо вооруженными полками.