Шёл разведчик по войне

— Ну смотри сам. А если что — иди, не стесняйся. Чего тут стесняться, и взрослому одному в доме жутковато, — Ирма по — своему истолковала его зубную болезнь. Ипользуясь случаем перешла на хозяина дома. — Юлерми одному жить тоже не дело, надо о хозяйке подумать. Мужчина без жены, что сарай без крыши. А дом без хозяйки, что баня без пару. Вроде и есть они, да толку с них никакого. Юлерми мужчина работящий, хозяйственный и деньги к нему идут. Такому надо семьёй дома жить, а не болтаться ночами по всей деревне и даже по округе. Понятно, молодой, здоровый, сила наружу рвётся, природу не обманешь. Значит, жениться надо. Девушке за него, вдового, идти вряд ли прилично. Так ему и из других выбрать хватит, вон их, молодых вдов, сколько сейчас. И ещё будут. Война. Женихи убывают, а вдов прибавляется. Женится и ещё успеют детей нарожать и вырастить.

Ещё две ночи мёрз на сарае. Наблюдения что — то подтвердили, что — то пришлось уточнить. В целом, сбор необходимой информации можно считать завершённым.

Ближе к вечеру, после того, как ребята разбежались по домам, Микко благополучно перенёс с сарая пакет. Но увы, не обошлось без оплошности: выскользнул бинокль и провалился внутрь сарая. И не было никакой возможности достать его. Обозвал себя и старой вороной, и мокрой курицей, и вислоухим из отряда безрогих — да толку с того.

Дома развёл огонь в печи, запер дверь на крючок, разогнул шплинт и снял наконечник с лыжной палки. Зарисовал на оставшихся чистых листах блокнота план деревни, промерить расстояния труда не составляло, пять его шагов равны трём метрам. Указал расположение финских постов, описал состав подразделения и режим охраны. Оторвал обложку блокнота, кинул в огонь. Листы скатал в плотную трубочку, засунул в выемку в лыжной палке, поставил наконечник на место, зашплинтовал. Карандаш тоже сжёг. Парусину уложил во внутренний карман пальто. Фонарик и компас спрятал на чердаке конюшни, закопал в потолочную засыпку.

Следующим утром отправился в лес. Часовому объяснил: теперь надо сосновых веток курам на витамины наломать, да, заодно, ёлку к Рождеству присмотреть. Прошёл благополучно, хотя под сердцем всё же поёкивало: вздумает обыскать да если найдёт — верняком, гестапо и расстрел.

Берёзового прутика на пеньке не было. Вместо него лежала осиновая рогулька.

Наши были здесь. И потеплело на душе, шмыгнул носом и варежкой под ним провёл.

Листы блокнота, извлечённые из палки завернул в парусину и схоронил под камнем. На пеньке, где была рогулька оставил обломок сухой еловой ветки: тайник заложен, можно изымать. Отломил с полдюжины сосновых веток и отправился домой. Миновал часового, теперь уже свободно, непринуждённо и даже с некоторым пренебрежением: отныне ты мне не опасен.

По улице повернул к дому и у калитки обильно и шумно выдохнул, будто дошёл до места и тяжелую ношу сбросил — задание выполнено. Нормуль.

Поел и полез на печку. Осиновая рогулька предписывала покинуть населенный пункт на следующий день и переместиться в Хаапасаари. Надо хоть немножко перед дорогой погреться, тепла накопить.

Вечером приехал Юлерми, отпустили его на два дня подлечить коня, порезал тот настом ноги.

Утренние сборы были недолгими — что ему собирать: пальто на плечи, торбу через плечи, шапку на голову, лыжи на ноги и готов.

Внешне Юлерми к известию об уходе Микко отнёсся спокойно.

— Смотри как тебе лучше. Уйдёшь — в обиду не приму, останешься в обузу не будешь. Всё — таки живой человек в доме.

Похоже, Микко действительно был ему не в обузу, но и большой нужды в его присутствии Юлерми не испытывал.

— Заходи ещё, — пригласил он на прощанье и отправился лечить ноги своему работяге — коню.

На подходе к деревне Хаапасаари, у самой околицы возле дороги, под могучей, о трёх стволах сосной, занесённые снегом и потому видевшиеся едва приметными бугорками могильные холмики. Над ними некрашенные кресты из средней толщины берёзовых жердинок, с двух сторон отёсанных и оструганных. Один четырёхконечный, другой восьмиконечный, православный.

Молодой эстонец, девятнадцатилетний парень с рыхлым телом и красивым именем Калью Лайне, затянутый военным сквозняком в карельскую деревушку Хаапасаари, слыл местным дурачком.

В Эстонии он, больше известный среди соседей под прозвищем Калью — Мульгекапсад, с отцом, матерью и старшим братом, статным и работящим Гуннаром, владели хутором. Разводили свиней и дойных коров. Хозяйство вели крепко, удачливо, даже батраков нанимали, семейных рук не хватало.

В сороковом году пришли Советы и установили Советскую власть. Хутор отобрали в общенародное достояние. Не согласного с тем отца отослали в Сибирь за колючей проволокой избавляться от собственнических пережитков и перенимать опыт коллективного труда, а мать и братьев записали колхозниками, по сути батраками, на их же, недавно собственном хуторе.

Когда началась война, Гуннар сказал:

— Пора