Шип в ноге

Но раз вышло так, что я о чем-то поругался с моей женой, во мне взыграла кровь, и я хорошенько побил ее. Это была крепкая женщина и острая на язык, она начала драться со мной и ругаться тем, что слюна на язык принесет. Я рассердился и как дам ей топором по голове, так что она без сознания покатилась на землю. И здесь меня что-то кольнуло в сердце, я бросил прочь топорик, облил больную водой, остановил кровь, что текла из ее раны. Ну, рана не была страшна, жена вскоре пришла в себя, и потасовка наша не повредила ей ничего. Ведь знаете, гуцулка, бедняжка, привыкла к драке, а некоторые еще и хвастаются перед своими соседками: «Кабы меня муж не любил, то б меня не бил». И бедняжка Маричка никогда не упрекнула меня за эту драку — и это была единственная наша драка за те двадцать лет, что мы прожили вместе. Но в ту самую ночь, когда случилась у нас та ссора, ясеновский мальчишка привиделся мне во сне. Приснилось мне, что плыву на плоте по Черемошу, подо мной ревет и клокочет мутная вода, я изо всех сил правлю рулем и вдруг вижу мальчишку, как он свешивает голые ноги с плота в воду, как обеими руками опирается на клец, оборачивается и показывает мне свое бесконечно грустное лицо и улыбается мне не то тоскливо, не то как-то злорадно, а потом тихонько скрывается в воде и исчезает в ней бесследно. Я пережил во сне все те страшные чувства, что так долго мучили меня, и пробудился весь облитый потом, стуча зубами. Я начал молиться к Богу, но та молитва не шла из моего сердца и не успокоила меня. Я хотел уснуть и тревожился, чтобы еще раз не увидеть такой сон. Всю ночь я вертелся бессонный на постели и несколько дней еще был такой грустный, сбитый с толку и уставший, будто с креста снятый.

С того времени начал тот мальчишка приходить ко мне во сне. Иногда виделось мне, как он сидит на краю плота, скулит и смотрит в воду, а иногда — как своей снежно-белой рукой показывает куда-то в неизвестную даль или как с каким-то странным выражением улыбается мне. И всегда после такого сну я еще несколько дней ходил, как в ступе толченый, томился и тосковал, и только Черемош тянул меня к себе и на плоту возвращалась ко мне сила и охота к жизни. Только это чувствовал я, все больше росла уверенность в моей душе, что от греха за смерть того парня я еще не избавился, что его потерянная душа таки еще не успокоилась и для того приходит ко мне во сне. С этой мыслью я носился более двадцати лет и не мог избавиться от нее. А когда умерла моя жена и той же ночью утопленник снова привиделся мне во сне и улыбался мне еще хуже, чем раньше, я решил сразу же после похорон пойти в Сучаву и там еще раз исповедоваться. Снова я застал старого добродушного монаха в исповедальне. Он выслушал мой рассказ терпеливо, подумал и сказал:

— Сынок, даю тебе разгрешение, хоть, ей-богу, и сам не знаю за что. Не причиняю тебе никакого покаяния, потому что ты сам наложил на себя более тяжкое страдание, чем я мог бы наложить. Иди с миром!

Да, в том, собственно, была и штука! Я ушел, но мира так и не мог найти. Реже, чем раньше, но все же время от времени показывался мне во сне тот парень у Ясенова. Никогда я не слышал от него ни слова, никогда не видел дружелюбного выражения на его лице. И это наводило меня на мысль, что мой грех еще не искуплен, что душа утопленника еще не успокоилась и показывается мне во сне только потому, что ищет во мне какой-нибудь вины.

А когда две недели назад я плыл плотом в Вижницу и проходил мимо Ясенова, то увидел знак. На том месте, где когда-то, сорок лет назад, мальчишка с моего плота бросился в воду, я увидел, как из грязно-желтой воды высунулась снежно-белая детская рука. Морозом ударило меня, я вытаращил глаза, и гляди, рука снова выныривает из воды, как молния из облака, и будто судорожно хватается за что-то — точно как тонущий в воде. Раз, второй, третий высовывалась так и снова исчезала в воде. Еще раз вынырнула и ухватилась за конец моего руля. Я услышал отчетливо, как дернула очень сильно, но в ближайшей волне сползла медленно со скользкой доски и исчезла в воде. Я стоял как окаменевший. Что-то саднило на самом дне моей души, но больше не было ничего, ни ужаса, ни грусти. Я бессмысленно вертел рулем и ни о чем не мог думать. Когда мы прибыли в Вижницу и я сошел с плота на сухую землю, почувствовал я в себе ту уверенность, что это было мое последнее плавание по Черемошу, что мальчик зовет меня к себе.

И теперь он показывается мне каждую ночь во сне, и все улыбается мне ужасной улыбкой, и не говорит ни слова, и машет снежно-белой рукой. И потому не могу умереть, потому что его душа еще не успокоилась и потому не допускает и мою душу к покою.

Микола умолк и тяжело вздохнул. И соседи молчали; никто не знал, что ему посоветовать. Вдруг прояснился какой-то свет на лице Юры.

— Слушай, Микола, — сказал он, — а что, если это был ненастоящий мальчик?

— А это как?

— А что если это было только какое-то наваждение, призрак?

— Что ты говоришь? В ясный день? Перед лицом праведного солнца?