Шип в ноге

— А подумай о том терновом шипе, Микола! — прервал ему Юра. — Как он мне досадил и запек в самом сердце! Однако, когда я позже размышлял над ним, то собственно он спас меня от смерти. Если бы я вместе с моими товарищами добежал до Черемоша, то, наверное, и пропал бы вместе с ними. Такой же мне кажется твоя история и твой грех. Молодым парнем ты был пьяница, драчун и расточитель. Оскорбить, обругать или побить невинного человека, изнасиловать девушку — это для тебя было так же легко, как выпить рюмку водки. Пусть тебе Бог отпустит грехи твоей молодости, но не одному человеку ты тогда сидел в печенках… И мне… Понимаешь, как это не раз бывало?.. Бог мне свидетель, я давно простил тебя, потому что позже ты сделался хорошим и порядочным человеком. Но тогда, Микола, кто видел твои попойки и драки, тот поневоле должен был подумать себе: «Если этот парень так пойдет дальше, то плох будет его конец; кончит или от чьего-то топорика, или на виселице». И некому было сдержать тебя, Микола, потому что твой отец уже не жил, а мать была старая и податливая, а может, и не знала, что ты творишь вне дома.

— Ну, не знала! — буркнул под нос Микола. — Где ж там не знала! Целые ночи плакала, на колени передо мной падала, руки мне целовала, чтобы я пришел в себя. Но куда мне было до ума тогда! Ой Боженька, Боженька! Да-да, я был словно глух и слеп, как лошадь, сорвавшаяся с припона. Ну-ну, Юра, говори дальше!

— Ну, видишь, сам теперь видишь, что не лгу, — рассудительно продолжал Юра. — А теперь ты стал совсем другим человеком, перестал пить, перестал заходить в кабаки, водиться с пьяницами и хулиганами, перестал даже смеяться громко, — понимаешь, так ты тогда любил смеяться, аж на столе рюмки звенели, а самые смелые ватаги бледнели? А потом ты женился и обратился к труду… Не узнать было первого Миколу. А мы благодарили Бога и все думали, что это твоя женщина так напутствовала тебя, иначе и не умели себе объяснить того. Теперь вижу, Микола, что мы все ошибались.

Микола слушал беседы старика с напряженным вниманием. Кое-где сверкала в его глазах радостная искорка, словно какие-то давно порванные нити в его душе разматываются, упорядочиваются заново.

— Видишь, Микола, — продолжал старый Юра после короткого молчания. — Когда ты исповедовал нам свой грех, внезапно пришло мне на ум то детское приключение с шипом в ноге. Ты ведь так же бессмысленно летел на свою погибель. Бог же не хотел тебе дать погибнуть. Знаешь, как еще наши деды и отцы говорили: «Если Бог хочет мужа поправить, то не должен с неба слезать и прутом бить». У него в руках тысячи способов, и он поразит человека в такое место, где ему больше всего больно. Так он и тебе вбил такой шип в совесть, что ты должен был чувствовать его весь свой век. Как только одной ногой пошевелишь, чтобы взойти на пагубную дорогу, ого, уже тебе шип засаднит, и ослабит, и заглушит твою злую силу. Теперь понимаешь, что значит этот грех, Микола? Это не был грех, это была благодать Божия, которая являлась тебе как боль от шипа. Это не был никакой мальчишка, утопившийся там у Ясенова и которого никто не видел, никто не знал. Твоя совесть показала тебе тот призрак, чтобы дать тебе спасительного пинка. И добрый был пинок, Микола, сделал свое дело. Ты должен благодарить Бога за этот пинок. Это ты видел, не как там, на Черемоше, утонул какой-то бедный, неведомый мальчишка, — это ты видел такое предостережение для своей души. Слава Богу, Микола, что Он по своей милости послал тебе этот знак; что открыл тебе глаза, чтобы ты видел его и принял в душу свою. Каждый из нас не раз в жизни видит такие знаки Божьего предостережения, но не каждый видит их, не каждый чувствует в них палец Божий, и потому много людей залетает в пропасть. Недаром говорится о таких в Евангелии: «имеют глаза и не видят, имеют уши и не слышат». А ты можешь считаться счастливым, что ты все увидел и почувствовал в самую пору.

Смеркалось. Сыновья занесли Миколу в дом. Он не говорил больше ничего, и казалось, что весь был в глубокой задумчивости. Быстро уснул, а когда на следующее утро сыновья заглянули к нему, он был уже мертв. Его лицо разъяснилось и выглядело, как образ покоя и удовольствия. Видимо, и душа его перед смертью нашла издавна им вожделенный мир.

©Иван Франко, 1907 год.