Шипы смерти (ЛП)

Они этого не сделали. Я никогда не мог заставить себя сказать им что-то подобное. Не после того, как они испытали ненависть и отвержение своей матери. Ради Пита, она пыталась убить их с самого рождения.

«Они мои сыновья». Мой голос прозвучал резче, чем я хотел. «Я никогда не позволю Донателле забрать их. Мне пришлось удерживать ее во время беременности Амадео, чтобы она не причинила вреда ребенку. Пока мой брат не умер, я не знал, что он делал то же самое, пока она была беременна Энцо».

"Иисус Христос."

«Я не знаю, что произошло между Донателлой и моим братом. Я был близок с ним, когда мы росли, но когда он занял место нашего папы в Омерте, наши пути не так часто пересекались. Я занимался законной стороной бизнеса Маркетти. Мой брат руководил всеми предприятиями Омерты. Я знал, что он сделал, но оставался на своей стороне. Вот только Энрико продолжал втягивать меня в свое дерьмо. Он был импульсивным. Я придерживался стратегии. Но Энрико был умен, и мы оба знали, что если с ним что-нибудь случится до того, как Энцо и Амадео станут мужчинами, наши враги постучатся в нашу дверь. Они готовы уничтожить всю нашу семью ради нашего места за столом».

Ее тонкие брови нахмурились. «Какой стол?»

«Как одна из пяти итальянских семей в Омерте. Жадность и власть являются убедительными мотиваторами». Исла молчала, внимательно слушая. «Мы с братом заключили оговорку, когда маленький Энцо родился после смерти нашего папы. Если бы Энрико умер, я бы принял его личность.

"Но почему? Почему ты не мог просто взять на себя роль его брата?»

«Потому что я отверг свою кровь и клятву перед всеми членами Омерты владеть какой-либо частью этого мира, пока мой отец был еще жив. Ответственность падала бы на маленького Энцо, которому только что исполнился первый день рождения».

— Итак, ты стал им. Ее шепот был едва слышен. — Разве ты не мог отказаться от этого ради всей своей семьи и ради Энцо? Она знала ответ, но это было слишком много для понимания. «Не могу поверить, что никто тебя не узнал».

«Люди часто не могли отличить нас друг от друга. Единственное, что нас действительно отличало, — это наш характер».

— Но даже Донателла? Ее хриплый голос дрожал. — Она не осознавала, что ты не ее муж?

Я покачал головой. «Мой брат и Донателла не жили в одной комнате. Даже почти не разговаривал. Она принимала лекарства и наркотики. Иногда она даже не могла узнать собственного мужа. Ее было легко обмануть, плюс ее психическая нестабильность всегда была налицо. На протяжении всего их брака она то попадала в психиатрическую больницу, то выходила из нее. Позже мы узнали, большую часть ее жизни».

«Это похоже на мыльную оперу», — пробормотала она. "Моя голова кружится." Это было понятно. — Я просто не могу понять, как тебе это удалось.

Я пожал плечами. «Это было не так уж и сложно. Мы утверждали, что тело Энцо было в той машине. Помогло то, что Энрико вел мою машину, хотя в конечном итоге это стоило ему жизни. Моя машина не была пуленепробиваемой. Он был.

Этот разговор в машине был совсем неплохим. Неудивительно, что люди были в восторге от того, что это лечебное средство. Черт, если бы я не хотел излить душу. Но только ей — моей жене.

Я перестроился, узнав выход к нашему отелю.

«А как насчет смерти Донателлы?» — пробормотала она, все еще глядя на меня с недоверием. «Как вам удавалось убедить людей в том, что она мертва?»

«Она должна была быть в машине с моим братом. Он возвращался с ней из психушки, но, будучи чертовой сумасшедшей, она выпрыгнула из движущейся машины. По словам моего дяди, который следил за автомобилем моего брата, это было сделано как раз вовремя, потому что в следующий раз они попали в засаду Каллаханов. Когда она одарила меня пустым взглядом, я уточнил. «Ирландцы из Нью-Йорка». Я глубоко вздохнул, затем выдохнул. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что их подстроил отец Луки ДиМауро. «Он умер на лужайке перед моим домом. Прежде чем наши солдаты … Она нахмурилась, изучая словарный запас, и я уточнил: «Прежде чем наши солдаты смогли увидеть, кто из нас мертв, я затащил тело брата в машину и поджег его. Мы сказали всем, что Донателла тоже в нем участвует».

«Ух ты, Энрико. Это очень много». Затем она покачала головой. «Я должен звать тебя Энрико? Моя голова кружится."

Я поднял ее руку и провел губами по ее костяшкам пальцев. «Лучше всего, если мы будем придерживаться Энрико. Но в спальне…

Она вздохнула, но в ее глазах светилось то озорство, которое я увидел в первую ночь, когда она послала мне воздушный поцелуй.

— Думаю, мне придется называть тебя папой.

Из меня вырвался сдавленный смех, напряжение медленно ушло из меня. Однако вместо того, чтобы почувствовать облегчение, я почувствовал твердость. Очевидно, моему члену нравилось, когда она называла меня папочкой. О Боже.

«Мне это нравится, дольчеза . Мне это очень нравится."

Она села прямо и наклонилась, поцеловав меня в щеку. «Думаю, нам придется показать им всем, что не стоит с нами связываться, да?»