Шипы смерти (ЛП)

Она усмехнулась. "Черт возьми нет. Я даже не помню мальчика. Но музыку, которую он создавал на этой скрипке». Мечтательная улыбка на ее лице заставила мое сердце перевернуться. «Это было волшебство. Когда начался мой урок, я сказал госпоже Чехов, что хочу играть на скрипке. У нее был запасной. Скрипка и смычок лежали в моих руках так идеально. Как конечность, о пропаже которой я даже не подозревал».

Черт, почему это заставило меня завидовать ее чертовой скрипке?

«Что бы ты делал вместо этого, если бы не играл?»

Она поднесла бокал к губам, остановилась на мгновение, а затем ухмыльнулась.

«Может быть, я стану всемирно известной моделью». Я приподнял бровь, когда она заправила волосы за ухо, в ее глазах светилось озорство. "Ага-ага. Я знаю, я недостаточно высокий. И недостаточно стройный.

«Тебя достаточно». Мой голос прозвучал как ворчание. «Ты идеален, такой какой ты есть. Ваш рост. Твой вес. Каждый дюйм твоего тела безупречен. Изысканно. Я наблюдал, как румянец растекся по ее фарфоровой коже. Я не мог перестать смотреть на нее. Она подошла мне по размеру. Мягкие, округлые изгибы. Кремовая кожа. И задница, которую мне не терпелось подержать в ладонях. Мне хотелось укусить эти щеки с того момента, как я увидел ее на показе мод Рейны Ромеро. Потом она послала мне воздушный поцелуй, и у меня действительно встал. «Я бы позволил тебе смоделировать для меня нижнее белье».

Исла рассмеялась, и это прозвучало как самая сладкая симфония. «Хм, ладно, тогда я подумаю о моделировании нижнего белья».

В моей груди раздался рык. Должно быть, она меня неправильно поняла.

«Ты будешь моделью только для меня, dolcezza . Кто-нибудь еще увидит тебя в нижнем белье, и ты подпишешь им смертный приговор».

Ее брови поднялись до линии волос. — Так ты хочешь сказать, что не нанял бы меня моделью ни для кого, кроме тебя? Она указала на себя, ее руки махали вверх и вниз по телу. — Ты бы скрыл все это от мира?

— Я бы нанял тебя, чтобы ты носил другие вещи, — проворчал я.

Она снова рассмеялась. "Как что? Мужские костюмы?

Я откинул голову назад и засмеялся во второй раз за сегодня, и звук прозвучал странно после того, как я так долго его не слышал. Она продолжала сбивать меня с толку.

— Это хорошая идея, — признал я. «Вы можете моделировать мужские костюмы. Таким образом, каждый дюйм вашей кремовой, шелковистой кожи будет полностью скрыт от голодных глаз».

Она покачала головой, но все еще улыбалась. "Люди."

«Женщины», — ответил я, забавляясь.

Наступила тишина, и мы продолжили есть. Казалось, она обдумывала, о чем меня спросить дальше. Я бы отдал ей это, она была умна. Возможно, не так жестоко, как ее старший брат, но в ней была другая мудрость. А в ее глазах всегда таилось сострадание, готовое протянуть руку миру. Я задавался вопросом, было ли это частью ее самой, или она прошла через что-то, что сделало ее такой.

Я хотел знать о ней все, что можно было знать.

— Итак, ты не женат… — начала она.

"Я не."

— Значит, вдовец. Я кивнул, хотя что-то внутри у меня скрутило. Предупрежден, даже. Я должен был сказать ей, но я не мог. Пока она не стала моей женой. Пока я не был уверен, что могу ей доверять. От этого зависели жизни моих сыновей. «И у тебя двое сыновей», — продолжила она, и я подтвердила, кивнув. «Это должно быть тяжело. Быть отцом-одиночкой».

Это было лучше, чем присутствие Донателлы в их жизни. Она уничтожала все, к чему прикасалась. Я бы не позволил ей разрушить и их жизни.

«Они хорошие дети», — пробормотала я, не привыкшая говорить о своих детях с кем-либо, кроме моей семьи. «Их зовут Амадео и Энцо. Тринадцать и четырнадцать.

«Надеюсь, мальчики переносят подростковый период лучше, чем девочки».

«В основном кулаками. Много-много драк, — сухо заметил я, затем переключил тему на более безопасную. «Как долго вы живете в Париже?»

Мы провели больше часа за едой и разговорами. За всю свою жизнь я никогда так хорошо не проводил время с другой женщиной, просто разговаривая, и уж тем более никогда, когда ел салат и пил бюджетное вино. Обычно речь шла только о сексе как о сделке, но с Айлой — даже несмотря на годы, разделявшие нас — мы могли поговорить. Дело было не только в обжигающем влечении, которое вспыхивало всякий раз, когда она была рядом со мной. Речь шла о спокойствии, которое она, казалось, передала.

Она встала, взяла обе наши тарелки и отнесла их к раковине. Я сделал то же самое с нашими очками.

«Может, лучше выкинуть эти сэндвичи», — заметила она. «Они ужасны».

Я усмехнулся. — Я уверен, что они были не так уж и плохи.

Ее глаза сверкнули, а уголки губ приподнялись. — Тогда я смею тебя съесть один.

Я ухмыльнулся, жадно наблюдая за ней. В эту игру могут играть двое. «Я приберегаю свой аппетит на десерт».

У нее перехватило дыхание. Она не отступала, и каждый сигнал, который она посылала мне, говорил мне, что она хочет меня так же сильно, как и я ее.

Она отвернулась от раковины и посмотрела на меня, ее глаза блестели, полные похоти. Казалось, она ждала, чтобы увидеть, что я сделаю.