Широкая кость

Я смотрю на папу. Понятно, что он пришел не просто поесть, а выяснить отношения с мамой. Папа смотрит на маму так, как будто от одного ее вида у него тает сердце. Интересно, он так же смотрел на нее, когда она была студенткой, а он – ее преподавателем? Я не могу себе представить, чтобы влюбилась в кого-то из своих учителей. Может быть, все выглядит иначе, когда тебе девятнадцать и твой учитель на нелепых коротких курсах самодеятельной драмы – красавчик. Папа, конечно, никакой не красавчик. Ну вы понимаете, о чем я.

Мне нравится, когда мы вот так, в тишине, едим. И знаем, что все делим тепло одного горячего блюда. А снаружи стук летнего дождя. И у нас есть что-то общее.

Четверо. Это мы. В комплекте. Но он же не может сдержаться, куда там!

– А этот художник от слова «худо», Кит, к тебе приходил? – спрашивает папа у мамы противным ревнивым тоном, и все начинается по новой.

Папа с мамой занялись любимым делом. Они ссорятся. А раковину замела снежная лавина из крахмалисто-водянистых картофельных катышков, которые, похоже, вообще не отмываются и вселяют в меня отчаяние. К счастью, в «Планете Кофе» я поняла, как важно иметь «руки буфетчицы» и не бояться прикасаться к любым объедкам.

Жареный рис с яйцом

Утки не должны смотреть, как жарят яйца, поэтому им нужно прикрыть глаза.

– Они же не понимают, что это такое, идиотка, – стонет Дав, плюхая на стол вок.

– А ты откуда знаешь, – говорю я, пытаясь прикрыть пальцами их крякающие головы. У нас три селезня. Сначала, правда, мы думали, что это утки, и назвали их Мэри, Кейт и Эшли (да, в честь сестер Олсен[5], я знаю, что это старомодно, но фильм «Двое: я и моя тень» – один из моих любимых, я готова смотреть его снова и снова), а потом попытались переименовать их в мальчиков, но все время забывали новые имена, так они и ходят с девичьими. Самое удачное из них, конечно, Эшли. Мэри звучит хуже. А вообще все они жутко бесят и все – сексуальные маньяки. Ни одному селезню не доверяю. Я видела, как они этим занимаются. У нас тут нет уток, но, будьте уверены, это их не останавливает. Но, думаю, от этого им не легче смотреть на то, как мы едим яичницу.

– И вообще, они утки, а яйца куриные, – замечает Дав.

Мэри не дает прикрыть ему глаза, так что мне надоедают попытки быть тактичной, и я попросту выгоняю уток из кухни.

– Яйца вовсе ничьи не дети, Биби. Это совсем другое дело. Они же не цыплята. – Дав изгибается причудливым йоговским движением и тут же выпрямляется.

– Дав, яйцо – стадия развития цыпленка.

– Правда, что ли? Жесть.

Жареный рис с яйцом я готовлю почти лучше всех на свете, исключая хозяина кафе «Счастливый сад» с едой навынос. Я промываю и варю рис басмати (маленький совет: никогда не берите дешевый рис), остужаю, а когда остынет, ставлю в холодильник. Когда он становится совсем холодным, разогреваю кунжутное масло, и как только оно начинает дымиться, вываливаю туда готовый рис: он поджаривается и трескается. Добавляю два (ну ладно, четыре) яйца, размазываю желток вилкой или палочкой для еды, обильно солю. Мне нравится, чтобы рис чуть-чуть пережарился, стал золотистым и хрустящим. Пока он жарится, я быстро кромсаю наискосок два пера зеленого лука, выключаю огонь, посыпаю сверху и подаю с соевым соусом. Соевый соус едоки должны добавлять сами. Это правильная подача.

– А горошек ты никогда не добавляешь! – ноет Дав.

– Он туда не полагается, – возражаю я. Она закатывает глаза, сует руку в пакет с «Кранчи-Натс» и закидывает горсть хлопьев себе в рот.

– Не ешь это, все будет готово буквально через две минуты.

– А я буквально не в состоянии ждать столько…

– С голоду не помрешь.

– Помру, не сомневайся.

Я знаю, что она будет мне докучать, пока я не достану из морозилки зеленый горошек и не добавлю в рис. К тому же придется ставить чайник, чтобы он быстрее разморозился.

Мы едим рис. Как всегда, обалденно вкусный.

– Хорошо, что папа приходил, правда?

– Да, хотелось бы только, чтобы он не отпускал дурацких реплик, которые бесят маму. Понимаю, почему он ее так раздражает.

– Слушай, а ты пом… – Дав начинает так хохотать, что не может закончить слово.

– Что такое? Чего ты ржешь?

– Помнишь, как мы играли в попу-кассу?

В кассу?

– О боже… – Теперь мы обе хохочем до слез. Крепко обняв друг друга, закинув головы и раскрыв рты, давимся беззвучным смехом.

Попа-касса

Попа-касса.

Сейчас будет воспоминание детства. Когда во время купания в ванной мы играли в паб и в русалок, а наша спальня превращалась в супермаркет. Полки были уставлены обалденными деликатесами, например, одноногая Барби изображала морковку или пастилу, а плюшевый мишка довольно убедительно играл роль нарезанной буханки хлеба.

Я всегда была кассиром, потому что я старшая, конечно. К тому же игру придумала я. Дав, на вторых ролях, изображала кассу.

Сейчас объясню…

Я садилась на нижнюю часть двухэтажной кровати, клала позади себя ворох настоящих пакетов из супермаркета, прижав их толстой книгой, чтобы они выглядели ровненькими и новенькими, как в магазине, а не скомканными, какими их засовывают в шкаф.