Широкая кость

Лестница только одна, и Марсель уже дал понять, что не собирается «рисковать жизнью ради кафе». Что, в общем, правильно. Я была бы не прочь влезть к верхним полкам, но Алисия по понятным причинам не попросила меня карабкаться по лестнице. И вообще, слишком жарко. Я сижу на своем любимом металлическом стуле, пишу меню и смотрю, как Марсель держит лестницу, а Макс уверенно по ней лезет. Он достаточно высокий и, наверное, мог бы достать до полок без лестницы, протянув длинные паучьи руки к залежам пыли и барахла. Клубы пыли кругами носятся по воздуху, огоньки гирлянд мерцают на его руках, осторожно вытирающих лампочки. Он аккуратен. Его руки скользят и перемещаются так, будто все эти предметы – мягкие фрукты на кусте и он боится их повредить. И очень старается ничего не уронить.

– Давай быстрей, чего ты копаешься? – Марсель внизу обливается потом. – Хочется уже покурить и пообщаться с дамами.

– Ну так брось, Марсель. Все равно от тебя нет толку, ты же ее почти не держишь, – небрежно отвечает Макс, даже не оборачиваясь.

Мне смешно смотреть на Марселя: этот разгоряченный, раздосадованный мальчик, потеющий под высоким спокойным тополем, на который похож Макс.

Тут он начинает рассказывать, что ему нравится в девушках:

– Большая грудь. Большая попа. Тонкая талия. И длинные волосы. – Я отключаюсь после того, как он добавляет: – Печальнее всего смотреть на красивую девушку, которая остригает себе волосы, как мальчишка.

– А как насчет характера? – спрашивает Макс.

– Чего-чего? – переспрашивает Марсель, искренне удивленный.

С завтрашнего дня начинаю носить на работу наушники.

Макс наверху, он носит джинсы на бедрах, из-под них выглядывают боксеры фирмы «Келвин Кляйн»… Кажется, я смотрю на него дольше, чем приличиями позволено смотреть на что-либо, если, конечно, это не интересная книга или увлекательное телешоу. Наверное, я ничем не лучше Марселя? Глазею на Макса? Или не глазею, а просто оцениваю? Обижусь ли я, если Макс станет так глазеть на меня? И не подумаю. Буду в восторге.

А если Марсель – обижусь. Фу, отстой.

Мать Макса родом с Филиппин, а отец ирландец, поэтому у него миндалевидные зеленые глаза и сливочная кожа. Замаскированная россыпью веснушек – будто взрыв сверхновой. Такого же цвета, как его шорты. На солнце он весь золотится, будто просвет в тучах.

Интересно, есть ли у Макса подружка. Он никогда не говорит о девушках.

А может быть, он гей?

До меня постепенно доходит, что Макс вообще мало разговаривает, вероятно, потому, что в моих мыслях он присутствует постоянно, и поэтому я сама все время говорю с ним. И при этом мне кажется, что мы с ним ведем разговор, а на самом деле это, вероятно, не так. Это только я его донимаю.

Он начинает передавать Марселю разномастные стеклянные банки.

От серой вязкой пыли тяжелеют веки. Марсель кряхтит, притворяясь, будто банки ужасно тяжелые, и расставляет их на стойке. Входит посетитель, Марсель обслуживает его, начинает готовить кофе. Макс продолжает копаться на полках, стоя на лестнице. Пока Марсель занят, Макс смотрит на меня с нахальной улыбкой, делает жест, будто стреляется, демонстрируя, что значит работать на пару с Марселем, я хихикаю. Когда он смеется, на щеках у него образуются ямочки. О-о. Зубы у него белые, как рыбья кость, и острые с боков, как кинжалы. Он прикасается к каждой вещи с уважением. Изящно.

– О, свежая ромашка куда лучше, чем пакетики, которые мы завариваем.

– Наверное, уже не очень свежая, раз так долго там стоит; вероятно, на вкус, как дохлая моль.

– Может быть, попробуем, Блю? – Мне нравится, что он называет меня просто Блю. – Хочешь ромашкового чаю?

– Почему бы и нет? – улыбаюсь я.

Макс спрыгивает с лестницы. Марсель от этого не в восторге, но Макс игнорирует его сердитый взгляд из-под лохматых бровей и начинает возиться с заварочным чайником и ситечком. Мне нравится смотреть, как работает Макс, что бы он ни делал, похоже, для него важна каждая мелочь. То, как он аккуратно насыпает ложечкой золотистые сушеные цветки, как выбирает чашки, из которых мы будем пить. Как его длинные пальцы перебирают треснувшие блюдца. И он не перестает улыбаться. Я чувствую, что краснею.

Пряча под столом нож для масла, потихоньку смотрюсь в него, как в зеркало: очень ли я красная.

Макс снова появляется передо мной с дымящимся чайником и широкой улыбкой, и его глаза затмевают весь окружающий мир.

– Что ж, хорошая новость… пахнет ромашкой, – говорит он, довольный собой.

– Я, наверное, от этого засну – ромашка успокаивает. – Я закусываю губу и расставляю на столе принесенные им чашки с блюдцами.

– Правда? По-моему, любой чай успокаивает. – Мы обнимаем друг друга глазами. Он тоже меня успокаивает. Как будто общаешься с котом.

– Рассыпной чай бывает очень крепким.

– Если слишком долго заваривать.

– Жарковато для чая! – Марсель портит нам момент, мы с разочарованием видим, что посетительница уходит, взяв кофе с собой, и оставляет нам Марселя, как пятое колесо, от которого одна морока.

– Вовсе нет, от чая потеешь, а это охлаждает, – возражает Макс.

Я как раз об этом думала накануне! Наши мысли сходятся.