Широки Поля Елисейские (СИ)

Коридоры. Всего-навсего коридоры, узкие и не очень, что обтекали каждую часть регулярной мозаики и делали её островом. Пол и потолок общие, стены частные. Последними обнесено всё, начиная с жилой каюты и кончая залом для общих молебствий; подъёмники и винтовые лестницы ограждены таким же образом. Таблички с восьмилепестковой розой - знаком тайны - висели здесь через раз или два, но для знакомства мне хватало и того, что было открыто: сплошная чистота, красота и по умолчанию некая потаённость, которые все вместе чувствовались как здешний воздух.

Всё, что снаружи зал и келеек, было выкрашено в мягкие тона и покрыто пятнами. Никакого подобия цифр и букв, абстрактный рисунок иногда еле прочерчен, но, как я понял, все обитатели лишь по нему догадываются о том, где они и куда направить стопы дальше. Причём действуют исключительно благодаря догадке - иначе не получится вообще. Ни давки, ни разинь, задающих неуместные вопросы, я не встречал: будто нечто извне управляло людскими потоками. Да и не было их, потоков, хотя мне уже не раз хвалились, что здешний Дом Великой Матери - первый по значению в Сконде. Словно все мы тут бывалые охотники в маскировочной одежде неяркого серого цвета, а вокруг нас стоит пёстрый лес с моховыми тропами, бородами серебристых лишайников, засечками на высоченных стволах и редкими лоскутами полуденного солнца в вышине. Когда идёшь по нему - не размышляешь над приметами, а просто ловишь их на подсознании и слагаешь в единую картину.

О солнце я обмолвился не зря. Все окна тут располагались не по сторонам, а наверху: световые колодцы у стен, прозрачные купола в перекрестьях.

Надо сказать, что я изо всех сил старался не показать себя невежей и невеждой - и оттого дня через три свободно добирался до кухни и малого, так сказать, инфоцентра (руководствуясь запахами еды, книжной трухи и мышиного помёта), через неделю на всём этаже не осталось для меня тайн, а потом...

Потом я устремился ввысь.

Подъёмники тут были странные, аж сердце с непривычки заходилось: вроде гигантского поршня с обрешёткой, доходящей до пояса, и ребристые стены с направляющими, которые не дай Богиня задеть хоть рукавом, хоть локтем. Туда было ещё ничего, а вот обратно пол буквально из-под ног выскальзывал.

На втором этаже снова повторилось похожее: кельи для брачных пар, кухни, собрания кодексов и свитков, что не тянули на библиотеку, но, тем не менее, выглядели весьма достойно. Рекреационные залы с огромными экранами живописных полотен во всю стену. Лаборатории, куда более похожие на кабинет алхимика, чем всё, что я видел в жизни.

Так, атанор в одной из зал был настоящий: из тех, что были известны Альберту Великому, Роджеру Бэкону и Рудольфу Габсбургу. Горн в виде крепостной башни чётко делился на три части. В нижней горел огонь; она была пробуравлена многочисленными отверстиями, чтобы дать приток воздуху, и имела в себе дверцу. Средняя часть, также цилиндрическая, представляла собой подпорку для чаши и саму чашу, в которой на удобных подпорках лежало яйцо из огнеупорного (думаю, какого же ещё) хрусталя, изнутри которого нечто светилось тускловатым блеском. Верхняя часть, выпуклая и хорошо отполированная, представляла собой отражатель лишних градусов, была для этого покрыта толстым слоем белого морского песка и (вот ведь курьёз!) обычно несла на себе, помимо специфического вида колб, реторт и тиглей, одну-две кофейных турочки, в которых неспешно млел и доходил до ручки напиток поистине божественного аромата и крепости.

Нисколько не преувеличиваю и не трачу зря эпитеты. Рассудив, что сюда пускают, лишь твёрдо зная, что на этой стадии никто, никому и ни в чём не сумеет напакостить, я честно стырил посудинку, пока пена не ушла в песок, и опорожнил прямо из носика. Было вкусно до крайности.

- Это живое пламя из живого источника, - пояснил мне ученик здешнего мастера, вернувшись с задания, - оттого и дух такой замечательный. Тебе бы ещё рисовую кашу, запечённую в тигле, попробовать.

- А в чём секрет? - поинтересовался я. - То есть в каком плане огонь живой? Вечный огонь знаю - из газовой трубки, в бабушкиной деревне туда ходили щипаных кур палить. Живое пиво сам пил.