Широкий Дол

– О, моя любимая! – Затем, скрывшись за полями ее капора, он крепко поцеловал ее в губы, не обращая внимания ни на ухмыляющихся матросов, ни на толпу у пристани, ни на меня, буравившую взглядом его спину.

Всего лишь один долгий поцелуй – и глаза Гарри засияли от любви и нежности. Затем он обратил внимание на малышку, которую Селия прижимала к груди.

– Так это и есть наша маленькая дочка, – сказал он с удивлением и восхищением и осторожно, бережно взял ребенка на руки, позаботившись о том, чтобы головка девочки была на уровне его лица. – С добрым утром, мисс Джулия. Добро пожаловать домой! – И он, улыбаясь, сказал Селии: – Но это же вылитый папа! Вот уж истинная Лейси! Тебе так не кажется? Настоящая наследница Широкого Дола! И такая милочка! – И Гарри, одной рукой надежно прижимая к себе ребенка, взял крошечную ручку малышки и поцеловал ее.

Ревность, изумление и ужас – все это буквально пригвоздило меня к поручням, но я все же сумела взять себя в руки и обрести дар речи, чтобы нарушить эту чрезмерно аффектированную сцену.

– Нам еще нужно вещи забрать, – довольно резко сказала я.

– Ах, да, – сказал Гарри, не отрывая глаз от очаровательно разрумянившегося личика Селии.

– Ты сам позовешь носильщиков? – спросила я, стараясь все же быть вежливой.

– Да-да, конечно, – сказал Гарри, не двигаясь с места.

– Селия, наверное, хочет теперь поздороваться с мамой и показать ей внучку, – нашлась я, и Селия тут же с виноватым видом поспешила к сходням с девочкой на руках.

– Погоди, – нетерпеливо остановила ее я и, подозвав кормилицу, велела ей взять ребенка, а сама поправила на Селии капор и шаль, сунула ей в руки ридикюль и следом за ними сошла на берег, замыкая эту весьма достойную процессию.

Мама вела себя столь же нелепо, как и Гарри. Ни на Селию, ни на меня она почти не обратила внимания, зато сразу протянула руки к девочке, буквально не сводя глаз с ее хорошенького маленького личика, обрамленного сборками чепчика.

– Какое прелестное, изысканное дитя! – с наслаждением проворковала мама. – Здравствуйте, мисс Джулия. Добро пожаловать домой! Наконец-то!

Мы с Селией понимающе переглянулись. Селия, может, и была помешана на младенцах, но ей в последнее время здорово досталось; она почти каждую ночь глаз не смыкала, укачивая малышку. И теперь мы обе уважительно помалкивали, мама ворковала, а девочка отвечала ей довольным лепетом. Затем мама принялась изучать ее крошечные, идеальной формы пальчики и любовно поглаживать ее ножонки в атласных пинетках. Лишь через некоторое время она, наконец, подняла голову и приветствовала нас с Селией теплой улыбкой.

– Ах, мои дорогие, как же мне приятно видеть вас обеих! У меня просто слов не хватает, чтобы выразить свою радость! – Пока она все это произносила, глаза ее, несколько затуманенные нежностью, обращенной к малютке, прояснились, и я заметила, как в их светлой голубизне промелькнула некая тень. Мать перевела взгляд с открытого, как чашечка цветка, лица Селии на меня и быстро, остро, подозрительно посмотрела прямо в мои прекрасные лживые глаза.

И я вдруг испытала некий суеверный страх. Мне показалось, что она все поняла, что она настороже. Ведь ей был прекрасно знаком этот сладковатый родильный запах, а у меня все еще продолжалось небольшое кровотечение, хоть я и держала это в секрете, и сейчас мне стало страшно, что она это почует. Она, разумеется, ничего не могла знать наверняка, но все же смотрела на меня так упорно, что я вдруг чувствовала себя полураздетой; она, казалось, отмечала про себя новые очертания моей чуть пополневшей шеи, моих грудей и плеч. Она словно видела, что мои груди под платьем перетянуты плотной тканью. Словно чуяла – хотя я постоянно и весьма тщательно мылась – сладкий запах молока, все еще выступавшего из моих сосков. Она посмотрела мне в глаза… и все поняла. Клянусь, этого краткого обмена безмолвными взглядами было достаточно, чтобы она все поняла! Она увидела во мне женщину, которая испытала все женские страдания и наслаждения; которая, как и она, подарила жизнь ребенку; которая, как и она, познала и ту боль, и те адские усилия, и то победоносное чувство, которые неизменно связаны с приходом в наш равнодушный мир нового крошечного существа. Затем моя мать столь же пристально посмотрела на Селию и увидела перед собой девушку, хорошенькую, невинную, совершенно не переменившуюся с тех пор, как она была застенчивой невестой. И столь же неизменно добродетельную.

Я чувствовала, что мать все поняла, но принимать это ее разум не желает. Она просто не может заставить свой скованный условностями, испуганный умишко понять то, о чем ее инстинкты говорят ей столь же громко и внятно, как звон колокола. Она не могла не заметить моей новой, женской полноты и напряженной, девической худобы Селии. Она почувствовала исходивший от меня запах материнского молока; ее собственное материнство подсказывало ей, что перед ней недавно родившая женщина, женщина, принимавшая участие в создании новой жизни. Но она перевела взгляд на Селию и сказала: