Широты тягот

Айра говорит:

— В замерзшем море живет огромная рыба. Когда она шевелит хвостом, получается землетрясение.

— Тогда вопрос: насколько часто она шевелит хвостом? И почему она в последнее время такая сердитая? — спрашивает Рана.

— В прошлом году мы потеряли двести двадцать человек. Примерно два года назад пакистанская сторона потеряла сто сорок пять. Вот почему мы договорились, чтобы здесь все время были ученые, — они станут изучать и предсказывать поведение этой огромной рыбы, — добавляет Раза.

— Иностранцы, — перебивает его Апо. — У вас есть иностранные сигареты?

— Раньше наш Апо никогда не курил сигареты, — говорит Айра. — Он начал четыре месяца назад, когда его заколдовала кашмирская ведьма.

Рана улыбается.

— Ему очень повезло, что он открыл сигареты в таком возрасте, — шутит он, вынимая из рюкзака пачку.

Девочка берет у него сигарету. Прикуривает от тлеющих углей и, пыхнув разок, отдает ее дедушке. Рана замечает, что тот лишь набирает дым в рот и выпускает его, прямо как он сам в студенческие годы.

— Каракорум наклоняется, — говорит Апо. — Эти горы растут и толкают Гималаи вниз. У всех гор в мире теперь новый король — Кечу. Только мы, люди, отказываемся его признавать.

— Вы имеете в виду К2? — спрашивает Рана.

— Когда я говорю “Кечу”, я имею в виду Кечу, — отвечает Апо, немного сбитый с толку. — Самый высокий пик Каракорума, тот, что на краю ледника Балторо. Это бьющееся сердце Страны ледников. От него не скрыться, даже если все боги машин и науки спустятся на землю, чтобы вам помочь. — Апо на минутку задумывается. — Даже если Индия, Пакистан и Китай перестанут драться за лед и захотят дружить, чтобы здесь остаться, горы победят. Так что скажите своим армиям и ученым — пусть уходят с ледников. Иначе им не уцелеть.

Рана ошеломлен. Одним махом Апо подытожил все, что он сам так долго старался выразить, несмотря на факты.

— Но как это может быть? — спрашивает он Апо. Ведь самая высокая точка земли — Эверест. Это не столько геологический факт, сколько неумолимая реальность.

Перед лицом исчезающих фактов, законов и принципов это не просто борьба между определенностями и неопределенностями. Рана наблюдает глубочайшую трансформацию. Ту, что началась как мучительное смятение в его сердце ученого и выросла в орогенные преобразования ледника.

— Когда кровь, пролитая людьми, впитывается в тело земли, ее раны и ссадины не могут зажить… — Старик размышляет над собственными словами. — Они только воспаляются. Ваша жестокость и ваши войны — как гангрена для земной плоти. На ваших штуковинах можно долететь до луны, но вы слепы к горам и рекам прямо у вас под носом. Своими границами, восстаниями и войнами мы порубили Индостан на сотню островов. И он рассыпается в океан. Кечу растет, потому что Гималаи опускаются.

В глазах ученого стоят слезы. В обманчивом свете очага Рана выглядит поверженным. Человеком, который знал правду с самого начала, но не находил в себе смелости ее принять.

Следующие несколько ночей Апо спит под одеялами, весящими больше, чем его тело и душа, — и то и другое ноет с артритической неотступностью. Отец Айры приподнимает одеяла, чтобы помочь ей залезть под них.

— Апо! Проснись! — зовет она, согревая свои замерзшие пальцы о его щеки. — Тебе нельзя спать, пока ты не рассказал мне что-нибудь перед сном.

— А что, всем уже пора в кровать?

— Ты лежишь в кровати.

— Детка, в кровати очень удобно ждать смерти. Люди будут знать, где найти твое тело.

— Когда ты умрешь, я всем скажу, где ты.

— Благодарю тебя, моя дорогая правнучка. Ты мой ангел жизни. — Он гладит ее лоб. — Я порадовался твоим знаниям, когда ты сказала чужестранцам про огромную рыбу, которая бьет хвостом в замерзшем море. Они, дурачки, называют это ледником.

— А в чем разница?

— Океан, море, лед, снег, туман… все это разные способы одного и того же — быть. Если девушка танцует, могу я описать ее как спящую?

Айра смеется. Она щиплет его за щеки.

— Апо, но ведь ее дух один и тот же.

— Да. Хочешь про нее послушать?

Апо видел ее блуждающей в пустыне. В его восприятии у нее был дух новорожденной. Бесконечно одинокий и ранимый. Но при этом бесконечно уравновешенный. Она была стройной и длиннорукой, точно Авалокитешвара, какой ее рисуют в монастырях. Такая[56] же безмятежная, с такими же плавными движениями. Особенно удивительны были ее глаза. В них полыхал внутренний огонь. Всякий раз, увидев ее, Апо грезил об океане. Так он, сухопутный кочевник, постигал ее необъятность. Она являлась ему такой, какой когда-то была, — во всем своем размахе, глубине, мощи и покое.