Широты тягот

Этот солдат, гласят армейские легенды, стоит в зеркальном зале. Лед увеличивает его туловище и искажает черты лица — поднятые брови, закрытые глаза, холеную мусульманскую бороду, губы, сжатые в спокойной решимости. Некоторые утверждают, что если смотреть на него подольше, он моргнет. Другие — что он улыбается тебе, если ты мусульманин, не обращает на тебя внимания, если ты сикх, и морщит нос, если ты индус. Но в целом он довольно благожелателен. Пока он не вызывал ни кошмаров, ни несчастных случаев.

Интересно, думает Рана, не встретится ли ему дух этого воина, скитающийся по ледникам?

Две недели тому назад, дожидаясь помощи во тьме расселины, куда он упал, Рана встретил своего покойного деда. Человека, с которым мечтал пообщаться всю жизнь. В конце концов, именно в его честь он получил имя Гириджа.

Рана должен был перепрыгнуть эту щель последним. Он проверил погоду по своим цифровым часам. Вполне терпимо: семнадцать градусов ниже нуля с осадками меньше двадцати миллиметров. Он посмотрел на хмурое, неспокойное небо — здесь, над ледниками, оно было таким почти всегда. И наконец оценил взглядом длинную поперечную трещину перед собой. Пяти футов в ширину, она казалась бесконечной и рассекала массу льда и снега решительным, слегка асимметричным зигзагом. Возможно, на ее дне была вода — дополнительный источник топографической нестабильности и иррационального страха.

— Ученый-джи![58] — окликнул его военный с другой стороны. — Для этого не надо быть профессором. Перестань думать, вспомни бога Ханумана и сигай![59]

Уже разбегаясь перед прыжком, Рана почувствовал, что не справится. Хотя его правая нога коснулась другого края, он не удержался на нем и рухнул в бездну. Веревка на поясе, которая связывала его с другими, натянулась, и он штопором полетел вниз.

Тусклый дневной свет потух почти мгновенно. Время остановилось. Его сознание воспринимало каждый миг как эпоху, каждый оборот туловища — как виток вокруг солнца. Тьма расширялась вместе с трещиной.

В щели наверху Ране открылись глубины неба, будто он смотрел в гигантский ледяной телескоп. Созвездия, эти сотворенные человеком оптические иллюзии, словно перетасовались, образовав новые формы и узоры. Ране казалось, что он перенесся за тысячи световых лет от Земли, в самую звездную гущу. Сейчас он наблюдал уже не обычную для землянина панораму прошлого — небо, полное звезд, которые давно умерли или исчезают. Он видел Вселенную, существующую именно в этот момент. Он видел настоящее.

После одного-двух несильных ударов о стену кошки на левой ноге Раны вонзились в лед и веревка захлестнулась петлей, остановив падение. Ему уже приходилось видеть, как военные соскальзывают в предательские расселины и их достают оттуда ровно за четыре минуты. Процедура была отработанная. Наверху застучали ледорубы. У Раны возникло волшебное ощущение, что он наблюдает всю разворачивающуюся на ледниках сцену со стороны. Его душа отделилась от тела. Она смотрела, как солдаты, стоя цепочкой на коленях, ведут обратный отсчет, прежде чем дружно потянуть за веревку.

В эти минуты он словно был в своей жизни не актером, а оператором. Как оператор, он мог нажать на паузу и обозреть всю картину, от метеоров в далеком космосе до своего ледоруба, неловко зацепившегося за выступ стены, и дальше, вплоть до непроницаемой синевы глубоко под собой. Во льду он различал следы пепла из Везувия и Кракатау, обломки астероидов и необнаруженные останки времен разных массовых вымираний — все в идеальном виде, как бережно хранимые дорогие воспоминания.

Ему было невыносимо жарко, хотя пот на его щетине замерзал мелкими льдинками. Тело сотрясала отчаянная дрожь. Но в глубине души он испытывал ничем не объяснимое спокойствие. Невесомый, парящий в зеленовато-синей пещерной мгле, Рана наслаждался свободой не только от времени, но и от гравитации. Но эта свобода оказалась неполной.

Рана почувствовал, что, кроме его сердца, в этой бездне пульсирует что-то еще. Ощутив этот чужой ритм, он спросил:

— Кто здесь?

— Гириджа, — ответил голос.

— Это и мое имя. Гириджа Рана. Значит, я говорю сам с собой?

— Я Гириджа Прасад Варма.

— Нана![60] — воскликнул он. Ему захотелось обнять своего деда, но сейчас, неуклюже вися вверх тормашками, он не мог этого сделать.

— Прости меня, дружок. Я умер раньше, чем успел приветствовать тебя в этом мире.

— Ты не виноват, нана. Смерть не в нашей власти.

— Как твои дела? — спросили оба одновременно.

Первым ответил Гириджа Прасад:

— У меня, сам видишь, все отлично.

— Честно говоря, не вижу.

— Ты, похоже, упорный, но и мое упорство при мне. Очень важная и полезная штука для такого ландшафта и на таких высотах.

— Чем ты здесь занимаешься? — спросил Рана.