Широты тягот

— Она знает черную магию. Как твой Апо, я должен заботиться обо всех нас.

Айра стоит, разинув рот. Потом спрашивает:

— Она ведьма?

— А кто же еще!

Вечером, когда оба ложатся под одно одеяло, девочка буквально лопается от нетерпения — столько ей надо рассказать. Кашмирская бабушка выглядит как старая женщина. Но на самом деле она мужчина. Спрятавшись за деревьями у нее в саду, Айра видела, как она достала биди и закурила, — это было, когда она вышла полоскать белье. Ясно, что она привыкла делать и то и другое. Еще девочка нашла среди приправ на кухне початую бутылку чанга, местного пива. Мало того — у старухи есть усы и борода, особенно хорошо заметные, если смотреть на солнце и под правильным углом.

— Вот я и поняла, что она мужчина.

— Чанг может быть для внука, — пытается разобраться Апо. — Женщины ее веры не пьют.

— Я видела, как она глотнула оттуда, перед тем как заснуть после обеда… Апо! — окликает Айра, заметив, что он погрузился в свои мысли. — Ты не ошибся. Она ведьма. — Потом поправляется: — Он ведьма.

— Ты еще слишком мала, чтобы судить о таких вещах.

— Тсс! — Она прикладывает палец к его губам. — Это наш секрет.

— Ты еще слишком мала, чтобы судить о таких вещах, — шепотом повторяет Апо. — А теперь давай-ка расскажи мне все, что видела.

— Она долго возится с уборкой в доме. И каждый раз, как поймает клопа, восклицает что-то с Аллахом в конце. Когда помоется, натирает себе руки и ноги ореховым маслом, а лицо сбрызгивает розовой водой, чтобы пахнуть как женщина и дурачить людей. Если ей надо причесаться, она снимает платок. С распущенными, как у ведьмы, волосами читает книжки. Я не знаю зачем, но она берет ручку и подолгу смотрит на страницы. Еще она расстилает на полу циновку и молится, снова и снова. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь столько молился. И молитвы у нее какие-то странные. Она складывает ладони вместе, как невидимую книгу. Никто из тех, кто верит в фей, не будет столько молиться. Дьяволов надо дольше уговаривать.

— А волосы у нее какие?

— Белые и седые, как хвост у лошади Анкунга. А к концу съеживаются в крысиный хвостик.

Апо гладит себя по лысине.

— У меня вши, — говорит он.

— Какие еще вши? У тебя и волос-то нет.

— Нет, есть. Мои волосы черные, как какашки у лошади Анкунга.

Оба смеются.

Поцеловав внучкины ладошки, Апо кладет их себе на глаза. Потом дрожащим голосом напевает ей песенку о короле и его пропавшей королеве.

В эту ночь ему снится сон. Он новый — редкость в его возрасте. Во сне Апо хорошо видит и слышит. Ландшафт простой и геометрический, как наскальные рисунки. Горы — ровные треугольники, животные — символические силуэты. Цвета тоже самые простые и яркие, тени равномерно черные. На одной голой коричневой горе, покрытой каменистыми осыпями, резвится группа горных козлов. Они высоко подпрыгивают, касаясь бледно-голубого неба, отбрасывая на соседние горы тени, огромные, как облака. Поначалу Апо не видит, что их так взволновало. Потом замечает притаившегося в уголке, у подножия горы, снежного барса — самку. Она сидит абсолютно спокойно, время от времени взмахивая хвостом. К удивлению Апо, хвост у нее не длинный, пушистый и величественный. Он короткий и утончается к кончику, как у крысы.

На следующее утро Апо просыпается с единственным желанием. Он должен увидеть ее снова.

Ближе к вечеру, когда она штопает одежду внука, к ней в дверь стучится мальчик. Она только успевает встать, а он уже в гостиной.

— Наш достопочтенный патриарх, — провозглашает он с отрепетированной торжественностью, — источник мудрости, любви, отваги и всего, что заслуживает почитания, прибыл, дабы облагодетельствовать вас своим присутствием. — Сказавши это, мальчик возвращается со стулом и устанавливает его посреди комнаты.

Апо ждет снаружи. Он вытирает лицо рукавами. Достает из кармана маленький хрустальный флакончик с цветочным маслом и натирает себе запястья. Обоняние у него и теперь такое же острое, как всегда, хотя остальные чувства его подводят. Собираясь с силами, он медленно, глубоко вдыхает экзотический аромат жасмина.

Только при виде ее изумленного лица он вдруг осознает, что не подумал о поводе. Ему нечем объяснить свой визит, да еще в такой час, когда она в доме одна.

— Мадам, — начинает он, по своему обыкновению, громким голосом, — вы умеете писать?

Она кивает.

— В таком случае не запишете ли вы стихи, которые прочли мне на днях? — Он улавливает ее смущение и продолжает: — В этом селении я старший. Кроме духов можжевеловых деревьев, здесь нет никого более древнего и уважаемого. Мой долг — сохранять все прекрасное, чтобы зимой наставлять наших детей. Как вы, может быть, знаете, зима в этих краях длинна и уныла.

— Но я не поэт, — говорит она. — Я лишь подавала еду на собраниях, где читали стихи мои сыновья или мой муж, благослови Аллах его отлетевшую душу.

— Мадам, вы провели всю жизнь в обществе глупцов. — С этими словами он прислоняет трость к стулу и готовится сесть.

Она не может сдержать смех.