Широты тягот

— Никто еще не называл моего покойного мужа глупцом, — говорит она. Если уж на то пошло, и ее, общепризнанную бабушку, еще никто не называл “мадам”.

Услышав ее хихиканье, Апо представляет себе, как лицо у нее розовеет, точно у девицы в компании других девиц. Ободренный ее непосредственностью, он присоединяется к ней. Он смеется так, что оставшиеся во рту зубы начинают стучать друг о дружку, вены на тыльной стороне ладоней — дрожать, а мочевой пузырь на секунду выходит из-под контроля.

Понемногу смех уступает место тишине.

— Зима — время рассказывать истории, — говорит она, словно в забытьи. Чувствуя его недоумение, поясняет: — Выдуманные истории, я имею в виду. Такие, у которых не видно конца. Зима — время года, посвященное Шехерезаде, а не поэзии.

— Зима — королева всех времен года. Сурки и медведи впадают в спячку. Мы, дракпо, празднуем. Это самый крупный и долгий праздник. Пора свадеб, фестивалей, дружбы, поэм и легенд.

— В моей деревне это весна.

— Весна — время сердца. В сердце ее приход и уход заметнее, чем на полях. — Апо сам удивлен своей романтичностью.

Она заинтригована.

— А осень?

— Рождение. Душа, которая смиряется с началом новой жизни, хотя нирвана ждет.

Она никогда не слышала, чтобы времена года описывали в такой манере, тем более на хмельных сборищах, где любил верховодить ее муж.

— Вас научила этому ваша вера?

— Нет. Когда человека наполняет дряхлость, мудрость всплывает наверх.

Она улыбается, переводя взгляд со стены на окно и по дороге украдкой бросая его на своего гостя. Апо сгорбился на стуле. Его лицо, в особенности нос, сильно опалено солнцем, и цвет у него поэтому свекольно-розовый. Рельефные морщины бегут по лбу, огибают глаза и глубокими бороздами очерчивают щеки. Под шапкой у Апо густые бачки, жиденькие усы и седая бородка.

Он не такой, как остальные жители деревни, — кожа у тех бледнее и глаза светлее, чем у кашмирцев. Она никогда не видела никого, похожего на него. Мужчина с жемчужными серьгами, ожерельем из кораллов и бирюзы и множеством перстней. На нем больше украшений, чем на ней.

— А что муссоны? — задает она очередной вопрос.

Случаи, когда здесь шел дождь, Апо может сосчитать на пальцах одной руки. Тридцать пять лет назад над горным пиком лопнула туча и деревню затопило ливнями. Они разрушили все дома на восточной окраине. В ту ночь люди в панике спасались бегством, крича: “Аан! Аан!” Той же ночью родился Анкунг, нынешний шаман. Так он и получил свое имя — от звуков страха.

В другой раз его жена, без устали поливавшая днем поля, а ночью сады, пришла в восторг, когда с неба закапало. Сбросив свой традиционный головной убор, она выбежала из дома и принялась танцевать под дождем.

Была еще гроза, которая застала его в скитаниях до прихода в деревню. Тогда падали такие огромные, увесистые капли, что от них у него остались синяки.

— Дожди… — говорит он с необычной для себя мягкостью и задумчивостью. — На Индостане дожди — это бог. Здесь они смерть.

Пейзаж за окном подтверждает его слова. Она видит хаотические нагромождения камней — они неустойчивы, как пирамиды из щебня, воздвигнутые кочевниками на каждом горном перевале и огражденные буддийскими молитвенными флажками, которые треплет пустынный ветер. Легкого ветерка довольно, чтобы поднять пыльную бурю. Призрак пыли уже набирает силу на той стороне реки. Еле заметная морось может вызвать оползень. А настоящий ливень, понимает она, размоет все глиняные хижины.

Она смотрит на беснующийся внизу Инд. За короткое время своего пребывания в этом доме она видела, как в потоке перекатывается валун величиной с грузовик. По ее прикидке, через неделю он окажется в Пакистане — такое мощное здесь течение.

— Внук говорит, у вас поклоняются реке.

— Тут везде духи. Древняя можжевеловая роща старше человеческого века. На каждой горе своя фея. Горные козлы работают на них, как мулы — на нас. Вот почему, убив козла на охоте, мы всегда вырезаем его из дерева — чтобы он продолжал жить дальше. У всего на свете, будь то утес или гора, куст или дерево, облако или небо, есть дух.

— А как называется эта религия?

После недолгих раздумий Апо отвечает:

— Буддисты и мусульмане называют ее религией духов. Когда-то я добрался сюда едва живой, и старейшины меня выходили. Как только мне стало лучше, они попросили, чтобы я ушел. Но я хотел жениться и остаться здесь. И спросил их, почему мне этого нельзя. Они боялись, что Будда, если ему будут поклоняться такие кочевники, как я, растревожит их духов. Вот я и обратился в местную веру. Пожертвовал Буддой ради жены, — усмехается он. — В начале мира, говорил мой тесть, бог дал каждой религии свои правила. Но дракпо, это здешний народ, в тот вечер слишком много выпили и все правила позабыли. Бога это очень расстроило, так что он оставил их с одними только феями и духами.

Он ждет, что она засмеется, но она, похоже, с головой ушла в раздумья.

— Одиноко вам без нее? — спрашивает она.