Шиш вам, а не Землю!

На четвёртый день пребывания в Гвардии Акакию выдали пулестрел. Незнакомый доселе с этим видом оружия, он долго вертел в руках непонятную штуку, не понимая, для чего предназначена эта железяка, напоминающая с виду поварской черпак. Но, когда у него зачесалось между лопаток, понял, что этой штучкой очень удобно чесать спину. Что и проделал, лишь только остался наедине с собой и пулестрелом-черпаком в полковой сушилке, где со всем неподражаемым великолепием в это время благоухали только что отстиранные носки всего полка.

— Ты что тут делаешь? — услышал он у себя над ухом и от неожиданности даже вздрогнул.

Он резко обернулся, отдавая на всякий случай честь, и увидел багровую ухмыляющуюся рожу фельдфебеля. — Ты что делаешь? — повторил фельдфебель голосом, в котором даже приблизительно не было ничего человеческого.

— Чешу спину, ваш бродие! — доложил Акакий чётко и по уставу.

— А, если бабахнет?

— Кто?

— Ну, не я же, — сознался Поликарпыч, недобро щерясь.

— Тогда кто, если не вы? — разыгралось некстати у Перепёлкина любопытство. — Ведь кроме нас здесь никого нет. А я тоже бабахать не собираюсь. Но, если я не бабахну, значит, вы бабахнете?

— Ну, если мне попался такой умный боец, то придётся бабахнуть, — сказал Поликарпыч и, засучив рукава, заехал Перепёлкину в ухо с такой силой, что тот, сложившись пополам, в один миг преодолел тесное пространство сушилки.

А вдобавок ещё выдержал весьма плотное соприкосновение собственного затылка со стеной. И всё это на фоне донельзя эпатажного армейского мата Поликарпыча.

Уже часом позже другие несчастные новобранцы, у которых шишек да синяков к этому времени было поболее, чем у Перепёлкина, объяснили Акакию, что черпак на самом деле — не черпак, а лишь с виду только черпак. На самом деле черпак изначально предназначался по их утверждению для уничтожения живой силы противника, как одиночными выстрелами, так и очередями. А, будучи оснащён под ствольным гранатомётом, он ещё и являлся грозным оружием для такой вражеской техники, как различные вертолёты, аэростаты, аэросани, дельтапланы, мотодельтопланы и бронемашины пехоты.

Применять «черпаки» на крейсерах категорически запрещалось. Широко использовались они на планетах и в открытом космосе.

— Вот те на! — удивился Акакий, когда новобранцы разъяснили ему истинную сущность того, что уже, грешным делом, он собирался вернуть на кухню, так как считал, что вещь выдана ему скорее по ошибке и недосмотру, чем осмысленно и целенаправленно, и на самом деле принадлежит поварам, этим добрым людям, слегка подворовывающим по мере сил на своём камбузе.

— Когда спускаешься на гравишюте, только успевай нажимать на курок, — учили, уже поднаторевшие в военном деле гвардейцы, Перепёлкина и прослужившие чуть больше его. — Инопланетяшки будут мельтешить перед глазами и по тебе метить, но ты, знай, меняй обоймы в пулестреле и веди огонь на поражение. Главное не попасть под термопушки.

— А это что такое? — насторожился он.

— Увидишь обугленные человечьи кости, некогда принадлежавшие твоим боевым товарищам, сам поймёшь, — невесело усмехнулся один из гвардейцев.

Акакий представил себе в образе, хорошо запеченного куска мяса, фельдфебеля Поликарпыча и у него почему-то стало легче на душе.

— И не думай даже, — уловил мысль Акакия тот новобранец, которого Акакий уже прозвал про себя Очкариком, в который раз почему-то оказавшийся от Перепёлкина очень близко. — Поликарпыч никогда не полезет на рожон. Старик всегда руководит сражением из укрытия. Под пули и огнемёты поканаем мы, пушечное мясо. Кстати, меня зовут Фрол, а тебя?

— Акакий… Кашка, — машинально ответил Акакий.

И оба новобранца протянули друг другу руки, скрепив, только что возникшую, мужскую дружбу крепким рукопожатием.

Ты чем прежде занимался? Наверное, шмотки продавал на межпланетных станциях и орбитальных вокзалах? — предположил Фрол и, как он считал сам, понимающе улыбнулся.

— Не-а, — улыбнулся Перепёлкин в ответ. — Летом, например, бычков выпасал. А весной пахал. Осенью скирдовал солому, зимой чинил упряжь роботомулов.

— Понятно, — протянул Фрол-очкарик с некоторым превосходством в голосе и сунул под язык супервитаминную таблетку, из тех, что рекламировали денно и нощно по всем средствам внутрикорабельной связи.

Будучи сам исконно городским, Очкарик, услышав, что Акакий — дремучий крестьянин, несколько поохладел к новому другу, однако уже в следующую минуту позабыл о всколыхнувшем его душу чувстве превосходства. Было что-то в сельском пареньке, каким представился ему Кашка, простое, чистое, как сама деревенская природа. Наверное, только потому Фрол решил про себя: будь, что будет, но пока нужно придерживаться этого Акакия. В отличие от других он честен и бескорыстен. Во всяком случае, он настолько простодушен, туп и неискушён в жизни, что ожидать от него какой-либо каверзы, скорее всего, не придётся. Не то, что все эти городские, которые, блин, уже пытались под видом запасного аккумулятора для пулестрела всучить Фролу мультидешёвый портативный гайковёрт в упаковке.

От таких мыслей Фрол помягчел.