Шишкин

— Вы придете к тому, помяните мое слово. Что Вы делаете теперь, кроме школы?

— Копирую в Эрмитаже. Рисую гипсы в музее Академии.

— Бог знает, что Вы делаете. Что Вам дался гипс? Бросьте его, изучайте живое тело…

Привожу Вам наиболее характерные отрывки нашего разговора, но сколько интересных деталей опускаю за невозможностью передать всю беседу.

Я пробыл у него больше двух часов. Назавтра он просил непременно принести этюды и альбомчики мои. Только, ради Бога, не гипсы, не то затошнит!

На другой день пришел к нему с этюдами и альбомами. Смотря их, он стал похваливать, и чем дальше, тем больше. Отлично, превосходно. Вам уже немного остается сделать. Но альбомам вижу, что Вы и на жанр надежды подаете. Что ж, работайте, работайте. Вчера я только советовал бросить Вам Академию, теперь я говорю Вам прямо — она не нужна Вам. Вам остается немного — годик, другой — и Вы художник. Только поприлежней работайте. Мне нравится в Вас этот зуд. Работайте в альбомчиках, пишите этюды, копируйте фотографии, компонуйте картины. Я советую Вам обработать вот такой мотив — обработайте и принесите показать. Не то оставьте Ваш адрес — я буду заходить к Вам… Вообще наговорил кучу любезностей… Одним словом, очаровал меня совсем. Что за чудесный, простой человек!»

В письме же к В. И. Сурикову И. С. Остроухов сообщит: «Познакомился я, между прочим, с Шишкиным и просто влюбился в него — такой он простой, теплый человек! Он очень расхваливал мои этюды последнего лета и сделал много, много хороших указаний».

Не оставит без внимания Иван Иванович и просьбу Н. И. Мурашко, основателя рисовальной школы в Киеве, когда тот при открытии школы к нему первому обратится за пособием для учеников.

«…он стал ворчать, — вспоминал Н. И. Мурашко.

— К чему, говорит, ваша школа, таланту она не нужна, а ремесленнику помочь вы, пожалуй, и не думаете, да и не сумеете. Где вы найдете пособия?

— Да уж будем стараться, Иван Иванович, — говорю я.

Ворчит, а на стены поглядывает, — что бы такое дать. И дает один этюд, другой, третий. Я благодарю, а он мне говорит:

— Погодите, надо еще рисунков вам дать.

И дал шесть пейзажных рисунков да три рисунка животных. Я только кланяюсь да благодарю.

— Стойте, говорит, надо еще рисунок пером вам дать. — Дал и пером, так что я вошел к нему бедняком, а вышел богачом».

Он болел за будущее русского национального искусства, и далеко небезразличен был к тому, по какому пути пойдет оно.

В начале 80-х годов ученики Ивана Ивановича начали представлять на суд общественности свои первые работы. На X передвижной выставке зрители увидели картину «Тропинка» О. А. Лагоды, на XII выставке — «Проселочную дорогу» А. Н. Шильдера и «Выселок» Н. Н. Хохрякова.

Работы не остались незамеченными. Особо заговорили об Ольге Антоновне Лагоде. Правда, отныне фамилия ее была Лагода-Шишкина. В первой половине 1880 года она стала женой Ивана Ивановича.

Слыша лестные отзывы о ее работах, он испытывал радость вдвойне — и за ученицу, и за жену.

Глава четырнадцатая ХОЛСТЫ

Требовательный к ученикам, иногда даже резкий, он и к себе предъявлял требования не меньше. Работать начинал в девять утра и заканчивал иногда в два часа ночи.

В 1876 году им закончены картины «Святой ключ», «Пчельник», «Чернолесье», «Еловый лес», в 1877 году — «Зорька», «Пихтовый лес на Каме» («Речка Кама близ Елабуги»), в 1878 году — «Рожь», «Сосновый бор», еще «Еловый лес», «Горелый лес», «Лес», в 1879 году — «Сумерки. Заход солнца», «Песчаный берег», в 1880 году — «Лесной ручей»… «Пуды» этюдов и рисунков, привозимых из летних поездок. Офорты, от которых приходили в восхищение ценители живописи в России и в Европе.

В восьмидесятых годах Сиверская сделалась его настоящим прибежищем. Выманить его отсюда было трудно. Лесистые места, с глухими оврагами и чащобами, отвечали его настроению. В лес он отправлялся с топором, словно на встречу с медведем, встреча с которым, замечал современник, для него, казалось, будет только забавна.

По временам щеголь, иногда появлялся в таком сюртуке, что гадать можно было, какого он веку.

Сюда, в Сиверскую приезжали друзья: К. А. Савицкий и Н. А. Ярошенко. С ними складывались особо теплые отношения.

За живыми разговорами и беседами настолько забывалось о времени, что однажды И. А. Ярошенко едва успел прибежать к последнему поезду, отправляющемуся в Петербург.

Этого штабс-капитана, работающего заведующим штамповальной мастерской на Петербургском патронном заводе, отличали неподкупная честность, прямота и глубокая страсть к живописи.

Дворянин от рождения, тонкий, чуткий, все понимающий, проницательный, он во всем искал правды.

И кому не помнится его «Кочегар» или «Курсистка», в которых (воспользуемся здесь словами И. Н. Крамского), «все до мелочей смотрит на вас правдою действительной жизни».