Шишкин

«Случился у Шильдера огромный заказ. Написал панораму нефтяных промыслов для Нобеля. Заработал большие деньги, поехал за границу, и тут у него как будто все карманы порвались, деньги так и поплыли из них. Спохватился, когда ничего не осталось.

По возвращении он зовет Волкова похвастать перед ним своими заграничными приобретениями, ведет во двор дома и показывает:

— Вот, из самой Италии сюда привез.

Волков присел от удивления, глазам не верит: по двору ходит осел.

— Ну и удружил, — говорит Волков. — То есть как тебе сказать? Поехало вас за границу трое — ты, жена да дочь, а вернулись вот таких (показывает на осла) четверо. И на кой пес эту животину ты сюда припер?

Шильдер оправдывается:

— Дочь кататься на осле захотела.

А Волков:

— Да ты бы, Андрюша, хотя бы того… прежде с доктором насчет головы своей посоветовался».

Отношения между Андреем Николаевичем Шильдером и Ефимом Ефимовичем Волковым — учениками Шишкина, были самые дружественные. И в том, надо полагать, немалая заслуга была их учителя.

Е. Е. Волков происходил из бедной разночинской семьи. А. Н. Шильдер, правда, тоже не из богачей: он родился в семье художника. Отец его — довольно известный в свое время живописец был автором «Искушения» — одной из двух первых картин, которые легли в основу Третьяковской галереи.

Кончив школу, Ефим Ефимович какое-то время служил чиновником в департаменте окладных соборов. Тягу к рисованию испытывал глубокую. Пришел в рисовальную школу Общества поощрения художеств и учился столь успешно, что за год одолел все ее четыре класса. Успехи Е. Е. Волкова в искусстве критика не без основания связывала с именем Шишкина.

Лев Николаевич Толстой, обходя как-то выставку передвижников, сказал недовольно спутникам: «Что это вы все браните Волкова, не нравится он вам? Он — как мужик: и голос у него корявый, и одет неказисто, а орет истинно здоровую песню, и с любовью, а вам бы только щеголя во фраке да арию с выкрутасами».

В Третьяковской галерее висит одно из лучших русских пейзажных полотен — картина Е. Е. Волкова «Первый снег». Сколько глубоких чувств пробуждает оно у русского человека. Воистину только сын своей земли мог написать ее!

Живая характеристика Ефима Ефимовича Волкова дана Д. Минченковым, к воспоминаниям которого мы вновь обратимся:

«Волков был неотеса, у него «было нутро», чувствовалось, что он переживает, любит природу, где-то далеко, далеко скрыта настоящая нота, но то, что он передает, не отделано по-настоящему, еще сыро, грубо, не щеголевато. Просто мужик в искусстве».

Но люди, соприкасавшиеся с природой, бродившие на охоте по болотам, опушкам леса, лугам, хотя бы случайно наблюдающие утренние, вечерние зори и не искушенные в тонкостях искусства, любили пейзажи Волкова. Они подпевали народной песне Волкова.

Был он высокий, худой, голова лысая, узкая бородка до пояса, усы такие длинные, что он мог заложить их за уши, длинные брови. Сюртук висел как на вешалке. Сырым и даже мало толковым казался Волков и в разговоре. Подойдет к столу, забарабанит костлявыми пальцами и заговорит, а о чем — не скоро поймешь.

«Ну да… оно, положим… нет, вот что я вам скажу… например, как к тому говорится…»

«Ефим Ефимович, скажи, кто ты такой есть?»

А Ефим: «То есть откуда произошел?.. Родители бедные, семья, помогать надо, поступил из средней школы в департамент окладных соборов. Ну, да как тебе сказать — и сам плохо работал, а тут еще помогать другому пришлось, который совсем ничего не делал, а только свистел.

— Кто же это свистел?

— Да все тот же Чайковский! Со мною сидел, лентяй, не записывает входящие, а знай — насвистывает! Ну, при сокращении штатов нас первыми с ним и выгнали. Свистун поступил в консерваторию, а я бродил вокруг Академии художеств, близко от дома, и поступил туда. А потом на конкурсе в Обществе поощрения получил премию за картину. Выбрали в члены передвижников, вот тут, конечно, оно того, лучше, то есть, как тебе сказать…»

Через двадцать лет, по рассказам Брюллова, Волков в его доме встретился с Чайковским. Тот сразу узнал Ефима Ефимовича:

— Это ты, Волков?

— А это ты, Чайковский?

Чайковский повис на тонкой шее пейзажиста Волкова, а тот автору «Онегина» прямо в ухо нескладным голосом запел: «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни».

В мае 1879 года И. И. Шишкин с семьей и учениками Е. Е. Волковым и А. Н. Шильдером выехали на этюды в Крым. Побывали в Симферополе. В Ялте Иван Иванович посетил кладбище, на котором был похоронен Федор Александрович Васильев, зарисовал его могилу. Могила на взгорье. Далеко видно окрест. Внизу — море, солнечный, зеленый, даже чем-то сказочный город. Гудят пароходы. Катят по узким улочкам тарантасы с нарядной отдыхающей публикой. И воздух такой чистый и свежий. Отслужили панихиду и отправились по окрестностям…

Крым оказался живописным. Бродили по густым лесам, лазали на кручи, работали в монастыре Козьмы и Домлана. Впечатлений было предостаточно. Погода благоприятствовала, и этюдов написали множество. Из Алупки добирались до Гурзуфа как цыгане, в арбе. Возвратившись в Петербург, долго вспоминали поездку.