Шишкин

Красивая брюнетка, еще молодая (ей было около тридцати), талантливая, серьезная ученица Академии художеств, деликатная в обращении, обратила на себя внимание Ивана Ивановича. Знакомство кончилось тем, что Ольга Антоновна оставила Академию и принялась заниматься у Шишкина. И него появилась ученица, превзошедшая вскоре своими работами всех его других учеников.

Зиму, по его требованию, она писала и рисовала с фотографий, осваивая рисунок. Он работал над «Рожью». Летом Иван Иванович уехал на Валаам. Оттуда перебрался на Сиверскую. Трудился без устали. Ольга Антоновна поселилась также в Сиверской. Жили здесь и другие ученики Ивана Ивановича. Писали этюды, ревниво поглядывая друг на друга. Но вскоре все сошлись в одном: за Ольгой Антоновной им не угнаться. В ее рисунках угадывался мастер. Иван Иванович же говорил, что у нее после зимы явилась «музыка карандаша», которая не имела ничего себе подобного.

Внимательная к учителю, она одной из первых поздравила его с избранием кандидатом в члены правления Товарищества передвижных художественных выставок. Внимательна была к каждой новой его работе, будь то этюд, рисунок, эскиз, картина. И он ловил себя на мысли, что ему важны ее суждения.

Еще он понял, что хочет больше узнать о ней. И она рассказала об отце — Антоне Ивановиче, который в молодости был дружен с Т. Г. Шевченко и В. И. Штернбергом. Оба были частые гости в его доме.

— С детских лет помню портрет отца, написанный Шевченко, — говорила Ольга Антоновна. — Он висел в простенке между окнами. Батюшка мой — чиновник. Но любил живопись, дружил с художниками, и ему я должна быть благодарна за то, что привил любовь к искусству.

— Помяните мое слово, — басил Иван Иванович, — вам надлежит серьезно заняться пейзажем цветов и растений. У вас к тому душа лежит. Здесь вы добьетесь успехов, и немалых.

— Разве что с вашей помощью, — улыбаясь, отзывалась она.

Осенью, в октябре, он в веселом настроении отправился в Париж, на Всемирную выставку. С ним ехали Крамской, Литовченко, Иконников и Щербатов. Во Франции пробыли около месяца. Не однажды ходили в Лувр, посещали выставки современного искусства. Иван Иванович высоко ценил старую французскую школу пейзажа, тепло отзывался о Руссо, Коро, Добиньи, работы которых были близки ему по чувству и настроению в них. Относительно новой школы отзывался резко, говорил, что там почти не на чем отдохнуть.

В дороге и в Париже подшучивал, не уставая, над доверчивым Литовченко, с которым вечно случались какие-то истории.

«Рожь» на передвижной выставке 1878 года, по общему признанию, заняла первое место. Все признавали, что это крупнейшее событие в художественной жизни России.

Ольга Антоновна была согласна с этим суждением.

Глава тринадцатая УЧЕНИКИ

Интерес к работам Ивана Ивановича Шишкина становился общероссийским. Журнал «Нива» намеревался дать портрет художника и сведения о его деятельности. К Шишкину тянулись молодые талантливые живописцы.

«Возьмите Шишкина. Это ли не учитель? — писал И. Н. Крамской П. М. Третьякову. — Вам, может быть, покажется это даже смешно, но я утверждаю, что Шишкин чудесный учитель. Он способен забрать 5, 6 штук молодежи, уехать с ними в деревню и ходить на этюды, т. е. работать с ними вместе. Ведь это только и нужно. 5, 6 человек! Это не шутка, когда подумаешь, что в 10 лет из Академии вырвется один, наполовину искалеченный».

Крамской писал письмо, видя, как внимательны к творчеству Шишкина молодые художники.

Нужна, нужна была школа. Русская школа. Это И. Н. Крамской чувствовал. Без нее, и это предвидел он, Товарищество передвижных художественных выставок неминуемо придет к гибели. Не потому ли все чаще взор его обращался к Академии художеств? Осознавал он, как, впрочем, и некоторые другие художники, что только школа, способствующая развитию молодых дарований, сможет содействовать развитию русского национального искусства.

И. И. Шишкин и И. Н. Крамской, оценив дарование семнадцатилетнего Андрея Шильдера, принялись ходатайствовать о выделении ему пособия (как пенсионеру) в 40 рублей в месяц, как талантливому художнику, для развития таланта.

Иван Иванович взял его под свое покровительство. С помощью Шишкина Шильдер овладел рисунком. Овладел до такой степени, что на дружеском вечере не стоило ему больших усилий набросать какой-нибудь сложный лесной мотив, вызывающий восхищение у собравшихся. Журналы заказывали ему рисунки пером и карандашом, которые пользовались популярностью у читателя. Шильдер выполнял их с блеском, играючи.

Популярность в какой-то степени навредит Шильдеру. Имея массу заказов и вечно испытывая нужду в деньгах, он не станет «выдерживать» картины, доводить их.

Добродушный, непрактичный в жизни человек, никому и ни в чем не отказывающий, не тратящий почти ничего на себя («Даже костюм у него был хуже, чем у других товарищей», вспоминал Минченков), Шильдер, и зарабатывая много, постоянно нуждался и делал долги.

Любопытный штрих к портрету А. Н. Шильдера дает Д. Минченков в своих воспоминаниях.