Шишкин

В мае вместе с Е. П. Вишняковым отправились к истокам Волги, в Тверскую губернию. Но сделано было немного. Сам Иван Иванович через год напишет следующее: «Малочисленность этюдов с верховьев Волги была обусловлена как не совсем благоприятной погодой во время поездки (стояли холода), так, в особенности, чрезвычайно дурными дорогами для проезда к верховьям. Приходилось с большим трудом двигаться по топям, болотам и грязям при почти полном безлюдье этой стороны».

Закончилась поездка деревней Коковкпно.

Связана с именем Шишкина в Тверском крае и еще одна деревня — Волговерховье. Здесь он сделал несколько этюдов. Известно из рассказов людей местных, старожилов, что Шишкин в благодарность гостеприимным хозяевам, коковинским крестьянам, подарил картину, изображающую ручей Волгу. Местонахождение этой картины неизвестно.

Тронул его красотой своей Селигер. Особо привлекли его острова Столобный и Городомля, на которых он работал.

Городомля — второй по величине остров на Селигере. Вековые сосны на нем. А в глубине леса — внутреннее озеро.

Когда-то остров принадлежал боярину Борису Федоровичу Лыкову. В 1629 году тот подарил его мужскому монастырю Нилова пустынь. На острове был основан Гефсиманский скит, в котором селились престарелые монахи-схимники[16].

Деревянная ярусная церковь да несколько деревянных домов в одно-два окошка — вот и все жилье на острове. По ночам, в глухом лесу, ухал филин, кричала у озера выпь…

«Роща, принадлежащая Ниловой пустыни», «Старая сосна в Ниловой пустыни», «Часовенка над ключом, дающим начало Волге», «Первый мостик через Волгу», «Лесная глушь в начальном течении Волги», «Лес Ниловой пустыни» — эти работы Иван Иванович представит на персональной выставке, которая откроется в Академии художеств в 1891 году.

Из Тверской губернии Иван Иванович отправился в Финляндию, на этюды, ненадолго задержавшись в Петербурге. В Финляндии, по свидетельству Комаровой Иван Иванович принялся за изучение солнечных пятен на соснах и песке, нарисовал несколько бесподобных рисунков больших сосен.

Работа была прервана свадьбой дочери. Лидия обвенчалась в 'Териоках с Борисом Николаевичем Ридингером и уехала в его имение Мери-Хови.

Грустно и одиноко было Ивану Ивановичу. Не сразу и нелегко согласился он с мыслью, что первенец его — Лидия, с которой, чего греха таить, иногда бывал суховат, отныне будет жить не с ним, а в чужой семье.

«Слава богу, что довольна и счастлива, — тяжело вздохнув, напишет он ей 18 июня 1890 года из Петербурга. — Дай вам бог и впредь согласия и любви… Примите от меня благословение на все доброе, честное и хорошее. Остаюсь любящий вас сердечно. А ты, милая Люля, не думай, что я к тебе был суров и сух, и не пеняй за прошлое. Остаюсь любящий отец твой…»

«Вот и остался почти что один, — думал он, поглядывая на десятилетнюю Ксению. — Старый-престарый трухлявый пенек… И начинается у одних новая жизнь, а у других… у других закат на горизонте. Закон жизни…»

Дела Академии художеств увлекли его. Мысль об учениках не оставляла его. Он подумывал о программе обучения.

Талантливому Фомину, который спрашивал у него, как надо учиться, говорил:

— Учиться надо сначала у природы. И только потом, когда научился видеть, понимать натуру, уже для приобретения изящества, для усвоения высшей красоты, созданной человеком, нужно изучать вечные образцы человеческого творчества.

Они частенько беседовали с ним о пейзаже, назначении его. «О пейзаже Шишкин говорил, что это самый молодой род живописи, так как всего только каких-нибудь сто лет прошло с тех пор, как люди начали понимать и изучать жизнь природы, а прежде самые великие мастера становились в тупик перед деревом, что человек среди природы так мелок, так ничтожен, что отдавать ему преимущества нельзя».

— Разве в лесу не чувствуешь себя таким слабым, уничтоженным, разве не сознаешь, что составляешь только какую-то ничтожную частицу этой невозмутимой и вечно прекрасной природы? — спрашивал он Фомина. — Природа вечна, и вечен лишь дух человека. Нынешнее поколение не умеет еще понимать таинства природы, но в будущем, помяните мое слово, в будущем придет художник, который сделает чудеса, и он будет русский, потому что Россия страна пейзажей.

Так, со слов И. И. Шишкина, записала разговор Комарова.

В один из дней познакомился через И. Е. Репина с Н. С. Лесковым. Начал бывать у него. Любил этого писателя. Познакомившись, почувствовал близкого человека.

— Люблю ваши задумчивые леса, — сказал при первой встрече Лесков.

— А я ваш давнишний читатель и поклонник, — ответил Иван Иванович.

Заговорили о Валааме, петербургских знакомых, литературе.

— От того, чем заняты умы в обществе, нельзя не страдать, — говорил Лесков, — но всего хуже понижение идеалов в литературе. Рассолилася она совсем. Многие пишут гладко ныне, да это ничего не стоит. Я вот, признаюсь вам, жду чего-нибудь идейного разве что от Фофанова. Старики уходят, а молодежь… молодежь… Чехов вот талантлив очень, да не знаю, коего он духа. Самом-нящее в нем есть нечто и сомнительное. Впрочем, возможно, и ошибаюсь.