Шишкин

На радостях отправил Ознобишину рисунок в подарок. Москвичи, до которых дошел слух об успехе Шишкина, присылали поздравления.

Наступила Пасха. Но она вышла в Петербурге скучная, дождливая. Колоколов не слышно. В один из дней надобно было явиться во фраке и белых перчатках, со шляпой в руках в актовый зал Академии для получения награды. Но у него с давних пор было органическое неприятие всего казенного, оно было противу его души. В залу Академии он не явился.

Медаль он получит из канцелярии через посредство профессора Воробьева и отправит родителям. В их глазах она решит участь Ивана Ивановича как художника.

Все лето он станет заниматься «с ожесточением» в деревне Дубки, под Сестрорецком. Воробьев, неплохой психолог, подметив большое самолюбие Шишкина, решил сыграть на нем и порекомендовал руководству Академии художеств прикрепить к Шишкину учеников, не сомневаясь, что это принесет пользу им и их учителю.

Гордость, прозвучавшая в письме Шишкина к родителям, свидетельствует, что Воробьев добился цели, попал в точку, («…и со мной как бы под покровительство или художественный надзор назначено еще двоим ученикам начинающим. Это уже настояние нашего профессора Воробьева, который со мной очень хорош и меня любит и хорошо знает… другому кому, пожалуй, не сделает этого предложения»).

За лето лишь однажды выбрался в город, не хотелось отрываться от карандаша и красок.

Работалось споро. Каждый день, в одно и то же время, выходил из дому с мольбертом. Места окрест чудесные. Лес из дубков, посаженных Петром Первым. Сюжетов было предостаточно.

В свободное время читал «Губернские очерки» М. Е. Салтыкова-Щедрина, которые печатались в «Русском вестнике». («Не знаю, как вы, а я без смеха не мог смотреть на исправника и лекаря, и признаюсь, не без удовольствия бы на них посмотрел, таких оригинальных мошенников», — сообщал он родителям и был приятно удивлен, узнав о знакомстве папеньки с автором очерков.)

Приходили из Елабуги и другие новости. Сестра Анечка вышла замуж. В городе, на деньги купца И. И. Стахеева, основали монастырь.

Не страшно было теперь являться на родину. Он, сомнений в том не было, нашел себя. Казалось, все исполнялось как нельзя лучше.

Удачный год близился к концу, и перед самым Рождеством Шишкин получил серебряную медаль за рисунки карандашом. В Академии, ознакомившись с ними, были весьма довольны. Еще и еще мог повторить он про себя: «Есть, есть Бог на свете».

Глава четвертая НА ВАЛААМЕ

Как и всякий большой русский талант, Шишкин подчас чувствовал неуверенность в своих силах. Нужен был человек, соприкосновение с которым способствовало бы утверждению духа, возрождению уверенности в себе, в правоте избранного дела. Таковым человеком для Ивана Шишкина в пору его ученичества был Дмитрий Иванович Стахеев — муж сестры Александры, человек натуры крепкой, своей благочестивостью и почтительностью вызывающий глубокое уважение у людей, знающих его. Стахеев по делам изредка наведывался в Москву, и каждый его приезд становился праздником для Ивана Шишкина. От него многое можно было узнать о родительском доме, Елабуге, городских новостях. А об Елабуге и жителях ее сильно приводилось скучать Ивану. Он и на этюды выбирался из гэрода чаще всего с тем, чтобы отыскать места, хоть сколько-нибудь напоминающие далекую камскую родину.

Кроме родственных отношений, было еще одно немаловажное обстоятельство, сближавшее обоих. Стахеев имел тягу к искусству. Картин маслом Дмитрий Иванович не писал, неизвестны и какие-либо рисунки его, сделанные пером или карандашом, но дошла до нашего времени книга, написанная этим человеком в стихах и посвященная описанию памятного елабужского пожара 1850 года. С отрывком из поэмы мы уже ознакомились.

Много сие событие принесло забот вятской администрации, особенно М. Е. Салтыкову, который ведал тогда хозяйством губернских городов. Распоряжения о мерах по восстановлению Елабуги шли через него.

В конце книжки автор, как тому и положено, отметил место написания и обозначил год завершения труда: Елабуга, 1857. Несомненно, памятное событие оставило неизбывный след в душе молодого купца, но, думается все же, толчком к попытке воспроизвести средствами изящной словесности минувшие события послужило то немаловажное обстоятельство, что именно Иван Иванович Шишкин своей верностью и преданностью к искусству затронул сокровенное и в душе Стахеева. Была она у него — эта тяга к сочинительству, увы, за обыденными делами так и не нашедшая развития. Может, поэтому он так и ценил Шишкина.

«…мне невольно пришли на память эпизоды чуть ли не детства, — писал Ивану Ивановичу в 1890 году его двоюродный брат М. Н. Подъячев, — вероятно, помнишь детскую поэму Д. И. Стахеева, выправленную мною и К. И. Невоструевым в Москве, «Пожар города Елабуги», который мы… покушались описать, а ты художественно изобразить… Но это, конечно, чепуха: мы оказались не поэты и ты не специалист изображать подобные катастрофы!!»