Шишкин

Так и видится картина давно минувшего: монашеская келья Чудова монастыря, мрачная, тесная, заполненная книгами, и три молодых человека, окружившие маститого профессора и со вниманием слушающие его. Капитон Иванович Невоструев, человек, в кругах ученых пользующийся уважением и авторитетом, был большим тружеником и времени свободного имел мало, но для любезных елабужан, как, впрочем, и для других, обращающихся к нему, все же находил его. В ту пору Капитон Иванович вместе с профессором Александром Ивановичем Горским занимался ученым описанием славянских рукописей, находящихся в патриаршей библиотеке, и основное время его проходило в тяжелой и кропотливой работе, в занятиях по различным библиотекам, в штудировании всевозможных книг по своей специальности, которые могли видеть молодые люди, пришедшие в гости к нему, в келью Чудова монастыря, где он жил. Имя этого человека звучало здесь уже не единожды, но пора сказать о нем особо, ибо знакомство и сближение с ним сыграли роль немаловажную в жизни Ивана Шишкина.

«Рассказывают, — писал о нем его биограф, — что когда в конце 1849 года скромный преподаватель семинарии Капитон Иванович Невоструев впервые появился в Москве в качестве описателя одного из древнейших его книгохранилищ, — первопрестольная столица встретила его не очень дружелюбно: над этим робким, застенчивым провинциалом в длинном плаще и порыжевшей шляпе откровенно смеялись, а московский генерал-губернатор Закревский даже от души удивлялся, что есть еще люди, занимающиеся такими пустяками. Однако, когда появилось описание, никто уже не смеялся. Наоборот, было признано, что это — труд солидный, подобные которому не часты и на Западе, а Академия наук увидела в нем даже «гражданский подвиг». Когда же, вслед за описанием рукописей синодальной библиотеки, появились и другие издания и труды Капитона Ивановича, общество должно было признать, что это «лучший труженик науки». И оно признало…»

Человек благочестивый, он с детства привык к строгому порядку и строгой трудовой жизни. Еще в училище хорошо усвоил латинский язык и делал прекрасные переводы. Про него говорили, что он работал без устали, не покладая рук, сполна отдаваясь одному делу, посвящая ему все свои силы и ничего уже более не предпринимая, хотя бы новое занятие и сулило что-нибудь привлекательное.

В Москве многие люди ученые искали возможности вступить с ним в отношения. То историк Михаил Петрович Погодин пришлет какие-нибудь свои работы для сличения с синодальными рукописями, то Макарий Булгаков (будущий митрополит Московский) примется осаждать его разными справками и просьбами о сличениях и выписках для своей церковной истории, и никому Капитон Иванович не отказывал в просьбах.

«Живя свободою знаний, — говорил о нем Б. В. Барсов, — философским взором смотрел он на жизнь общества и всего человечества. Труд он считал призванием человека, и история всех народов пред ним рисовалась не чем иным, как непрерывным и разнообразным движением всеобщего труда человеческого…»

Иной раз, сидя в своей келье и поглядывая на собеседника. принимался он рассуждать и говорил тихо:

— Не к тому должны мы стремиться, чтобы трудами других пользоваться для своего удовольствия, но к тому, чтобы своею жизнию облегчить труды других.

Понятно, разговоры и встречи е ним не проходили бесследно для молодого художника, как и свидания со Стахеевым.

Вот почему поездка в конце 1857 года в Москву и встреча со Стахеевым и Невоструевым резко изменила настроение упавшего было духом Ивана Ивановича. Вернувшись из первопрестольной, он пишет родителям: «…Для меня проходящий год 57-й был счастлив. Дай Бог, чтобы следующий был одинаково хорош. Приятно и весело мне поделиться с вами в настоящее время радостью, радостью, которою мне Бог послал на экзамене, бывшем 23 (декабря), для этого экзамена я начал готовить вещи с начала декабря и потом должен был оставить по случаю поездки в Москву, к братцу Дмитрию Ивановичу; до того времени я занимался плохо и как-то неохотно; все что-то беспокоило, как и всегда, но тогда в особенности все эти мышления разного рода скопились. Но как повидался с братцем, поговорили и побеседовали обо всем, беседа его имеет всегда рано или поздно благодетельное влияние. Он как бы дал мне толчок: возвратившись обратно, я почувствовал и силу, и любовь к искусству и принялся с жаром и усердием.

…Пребывание мое в Москве и свидание с братцем рассказывать не стану, это бы нужно в свое время и теперь оно прошло, да и к тому же он, я думаю, вам сам передал. А все-таки скажу, что, увидевши братца, я много получил впечатлений самых приятных и полезных.

Капитона Ивановича видел, он был ко мне очень расположен, как и прежде, извинял мое невежество, подарил мне вашу книжку, тятинька, о мельницах, — что мне очень приятно».