Читаем в воспоминаниях святителя Игнатия: «…Не раз Валаамский монастырь подвергался опустошению от шведов; не раз иноки его падали под острием меча в землю, орошенную потом молитвенным, орошали кровию мученическою; не раз пылали святые храмы и хижины иноческие, зажженные рукою врага или неосторожности. Но местность Валаамского монастыря, его многообразные удобства для всех родов иноческой жизни скоро возобновили в нем черноризное народонаселение. Валаам назначен, освящен в место богослужения как бы самою природою… Когда взглянешь на эти темные, глубокие воды, на эти темные, глухие леса, на эти гордые, могучие скалы, на всю эту величественную картину, беспрестанно изменяющуюся и беспрестанно живописную; когда прочитаешь в ней глубокое поэтическое вдохновение, сравнишь с роскошною местностию Валаама скудную местность окружающей его Финляндии, — скажешь: «Да, здесь должен был жестокосердный и воинственный скандинав изменять свои бранные, суровые думы и ощущения на благоволение; здесь должна была душа наполняться всем, что возносит душу человеческую к высшим ощущениям, доставляемым религиею».
Первозданный вид природы, красота мест, аскетический нрав валаамских монахов влекли паломников. Приезжали с ними на остров и студенты Петербургской Академии художеств.
Пароход, привозивший их, приходил в субботу, поздно вечером. Освободившись от груза, мирно отчаливал, шлепая лопастями колес по воде, скрывался за поворотом монастырской бухты, и связь с миром обрывалась.
На Валааме шла другая жизнь.
«На этой суровой скале, — писал Н. С. Лесков, побывавший на острове несколько позже И. И. Шишкина, — не любят праздных прогулок. Откуда бы ни приплыл сюда дальний посетитель и как бы ни велико было в нем желание познакомиться с островом, он не может доставить себе этого огромного удовольствия, — говорю огромного, потому что остров поистине прекрасен и грандиозные картины его восхитительны.
На Валааме за обычай паломник подчиняется послушанию. Он должен ходить в церковь, молиться, трапезовать, потом трудиться и, наконец, отдыхать. На прогулки и обозревания здесь не рассчитано, но однажды мне… удалось обойти в одну ночь весь остров».
Суровая дисциплина на острове была сродни суровой природе. Неистовые штормы нередко бушевали вокруг Валаама. Волны пятиметровые набрасывались на остров. Неожиданные туманы окутывали землю. Невозможно было выходить из помещения.
Жить и работать в таких условиях, конечно же, было трудно. Но Валаам год от года преображался трудом человека.
Крепкий был хозяин на острове, о котором нельзя не упомянуть, — настоятель монастыря, игумен Дамаскин. Нельзя не упомянуть о нем еще и потому, что многое сделано было этим человеком и для молодых художников, приезжавших на остров работать. Был он знаком со всеми из них и в каждом оставил добрый след. Его вниманием дорожил и Иван Шишкин, оставивший ему на добрую память несколько своих картин. Суровый то был человек, начитанный — выходец из крестьян, уроженец Тверской губернии Дамиан Кононович, — при постриге получивший имя Дамаскин. Человек непреклонной воли, он прошел тяжелую жизненную школу, хорошо знал людей и дело, на которое ставил их. По его повелению в скитах, сквозь скалы, пробивали колодцы, при нем начали действовать на Валааме заводы — лесопильный, кирпичный. Он будет печься о постройке бесплатной гостиницы, в которой, со временем, суждено будет останавливаться И. И. Шишкину, Ф. А. Васильеву, П. И. Чайковскому, Д. И. Менделееву, Н. С. Лескову… Сколько людей с благоговением будут вспоминать этого мудрого старца. Каждому уделит время, побеседует. Житейская мудрость и созидательная страсть его подкупали всякого.
Да и как иначе относиться к человеку, который задолго до назначения его игуменом Валаамского монастыря более десяти лет провел в уединении, приняв обет молчания.
Сохранился гравированный портрет этого умного, властного человека, так много сделавшего для Валаама, на котором прожил не один десяток лет. Портрет этот — одна из лучших работ ректора Петербургской Академии художеств Иордана, покоренного личностью игумена.
Да, строги были здесь правила. «На Валаам приедете — и ничего, кроме большой церкви, не увидите, — говорил один из спутников Н. С. Лескова, — …по одному скиту показывают, а в некоторые, самые-то интересные, где самые строгие старцы живут, туда и совсем не ведут и одного туда не пускают, а ослушаться нельзя».