Шишкин

Но вот пристань исчезла из виду и пассажиры могли приглядеться друг к другу. Внимание художников привлекла старушка с красными воспаленными глазами. За плечами у нее был холщовый, туго набитый мешок, на ногах лыковые лапти, в руках — суковатая палка. Старуха охотно отвечала на вопросы и рассказала, что идет пешком из Казанской губернии на Валаам. Родных у нее нет, и она ходит теперь по святым местам. Была два раза в Киеве, два раза в Соловках, в Сарове, в Новом Иерусалиме; в Кронштадте… И это все пешком, а ей шестьдесят лет с лишком!

— Денег нету, пешком ходим, пешком… — говорила она и благодарила монастырскую братию, разрешившую ей добраться до Валаама бесплатно.

Рядом с Шишкиным мужчина, средних лет, с весьма умным лицом, говорил спутнику:

— Вот думается: какая сила живет в народе, что гоняет людей из Казанской, Вятской, Ярославской губерний то в Киев, то в Соловки, то на Валаам… и люди, совершающие столь великий нравственный подвиг, проходящие пешком тысячи верст, даже не считают это за подвиг. Просто идут «потрудиться за Бога».

— Того душа русская требует, — отвечал ему тихо собеседник, молодой священнослужитель.

— В давние времена и Иерусалим русские ходили. А сколько, помните ли, хождений было написано. Целая литература. А нынче и не пишут.

— Позвольте вам заметить, — отвечал молодой монах, — в шестнадцатом столетии Византия поступилась своим православием: греки перестали быть учителями и наставниками русских в православной вере, — они уже были отступниками. Флорентийская уния охладила стремление русских паломников к святым местам Востока, паломничество перенеслось внутрь страны, и литература заметно пала.

— Не исключено, что здесь сыграли роль и оказали влияние и отношения с Западом. Именно они внесли тот научный скептицизм, который разрушает, подтачивает веру.

— Вы верно подметили. Народ продолжал верить глубоко, искренне, но не решался доверить свои чувства бумаге, опасаясь этого самого, как вы выразились, научного скептицизма, — и народная вера стала замкнутой, бессознательною, верою не ума, а сердца. Вы взгляните на лица едущих. Не во всех, но во многих увидите истинную веру.

— Верно. Но многие едут из праздности, как ни грустно.

— Город людей портит. Люди удовольствий ищут. А удовольствия общественные развращают людей, делают слабыми их духовно. Человек тогда крепок, когда вера и нравственность крепка. Человек впадает в большую и опасную ошибку, если думает, будто цель его жизни, всех забот, трудов и попечений есть та, чтобы иметь возможность когда-нибудь порядочно повеселиться; или если почитает большим счастливцем того, кто столько богат, что может иметь всякие удовольствия, каких только душе угодно. Такое ложное понятие, смею заметить, сильно укоренилось в рабочем классе. Конечно, счастие есть цель жизни; но всяк тот достоин сожаления, кто не знает другого счастия, кроме доставляемого сердцу общественными увеселениями.

Миновали фабрики, пригороды, поселки и только верст через двадцать перед пассажирами открылись зеленые берега, небольшие рощи. По левому берегу пролегал тракт на Шлиссельбург.

Завидев пароход, люди на берегу начинали махать платками, руками. Ребятишки до изнеможения бежали по берегу за пароходом.

Наконец вышли в открытое озеро. Пароход взял курс к Коневцу. Небо ясное, воздух чистый и холодный. Солнце ласково грело. Озеро сливалось с горизонтом. Пароход мерно подрагивал.

— Красота, — радостно произнес кто-то. — Воистину Божья благодать.

— Ну да, — возразили ему, — видать впервой едете.

— Оно так и есть, а что?

— А то, что пофартило вам. Как вздыбится море, Только держись, и молитва иной раз не помогает. Того и гляди пароход перевернется.

— Ну?

— Вот те крест. К вечеру будем в Коневце.

Вскоре солнце сморило всех и на пароходе молчали, лениво поглядывая на обгоняющие пароход волны, на чаек, кричащих за бортом. Глаз отдыхал на этой необозримой водной глади. Шишкин думал о Валааме, об услышанном нечаянном разговоре, искал взглядом монаха, думая о том, кто он. Мысли его чем-то были близки Ивану Ивановичу, и хотелось послушать его. побеседовать с ним, но он не решался сделать этого.

К вечеру, едва зашло солнце, захолодало. Наконец пароходный гудок возвестил приближение к Коневцу, и здесь только Шишкин возымел возможность обратиться к монаху.

— А отчего такое название, извольте вас спросить?

Монах глянул на него изучающе и. увидев любопытство не праздное, вежливо и обстоятельно ответил:

— Есть на острове камень. Носит он название Конь-камень. От сего удивительного дара природы остров и получил название Коневец. Камень этот, по преданию, служил предметом особого почитания язычников корел, кои ежегодно приносили ему в жертву одного коня Ныне на вершине камня часовня небольшая деревянная поставлена. Да вон, глядите, приближаемся.

Все паломники сошли на берег и направились в церковь, где служился молебен пред иконой Коневской Божьей матери и чудотворцу Коневскому преподобному Арсению.

Заночевали в Коневце и на следующий день были на Валааме.