Шишкин

О Валааме многое слышали студенты Петербургской Академии художеств от своих товарищей, побывавших на острове. Годом ранее Ивана Шишкина на острове работал М. Клодт. Его картина «Вид на острове Валааме» — одна из удачных попыток живописца запечатлеть черты северной природы. Понятно, что стремление побывать на этюдах на далеком острове не покидало и Ивана Шишкина, и потому в марте 1858 года, в письме к родителям, он не забывает упомянуть о предложении Академии: «…мне предлагают ехать на лето на Валаам. Но не знаю, как кончится, туда бы недурно». Кончилось благополучно. Совет постановил ему ехать на Валаам. И в апреле месяце он сообщает домашним: «…Я, конечно, согласился, и весьма рад этому. Да и жизнь будет для нас там совершенно новая. Вполне монастырская…

Монахи гостеприимны и приветливы, и художников очень любят, мы вчерась были в часовне Валаамского монастыря… спрашивали, когда пойдут пароходы туда, и познакомились с экономом и казначеем, которые очень добрые и приветливые. Ехать туда можно не ранее 15 мая, ладожский лед еще стоит. Нева прошла, кажется, 18 апреля… О подробностях жизни и впечатления буду писать с места.

Адрес туда таков: Выборгской губернии в город Сердобль, оттуда в монастырь Валаамский, или просто на Валаам. Художнику такому-то.

Не знаю, что Бог сделает, как он поможет мне на нынешнее лето».

Вздох неудовлетворения слышится в последней строке письма. И это понятно. Шишкин недоволен работой, которую готовит для экзамена, и, несмотря на приложенные усилия, положения выправить не удается и на экзамене он не получает медали. Вся надежда на Валаам. Подальше от людей, от Петербурга, поближе к природе, — на безлюдные острова, «куда… часто посылают на выдержку, потому там природа такая разнообразная, дикая и, следовательно, трудная…».

Письмо написано в день отъезда А. Н. Мокрицкого из Петербурга, куда тот приезжал повидаться с братом — правителем канцелярии обер-полицмейстера графа Шувалова и любезными учениками, которые держались крепко друг друга в чуждой им столице. Посетил Аполлон Николаевич в эти дни (шел снег, слякоть, мерзостно) выставку в Академии, посмотрел работы учеников, рассказал о московских новостях, о подающих надежды, и притом большие надежды, учениках училища Саше Попове и Льве Каменеве.

— Такие пейзажи пишут, все удивляются, — говорил Аполлон Николаевич. — Каменев лирик. Тонко природу чувствует Его Саврасов очень ценит, — добавил он.

Со Львом Львовичем Каменевым Шишкин был близко знаком еще по училищу и потому радовался успехам товарища, слушая о том из уст Аполлона Николаевича. А вскоре Каменев появился в Петербурге. Отыскал Шишкина. Оба обрадовались встрече. Шишкин все приглядывался к товарищу.

Каменев был высокого роста, скромным молодым человеком. Они были одногодки. Неклассный художник Лев Львович Каменев и студент Академии художеств Иван Иванович Шишкин. И судьба-то их чем-то сродни была. Оба из купеческих семей. Обоих страстно тянула живопись.

— Ты знаешь, — говорил Каменев, — хозяин, дай ему бог доброго здоровья, дал мне денег для поступления в Академию. Я ведь служил у него в конторе, ты знаешь. Призвал к себе и говорит: «У тебя, Лев, есть охота и страсть к искусству. Учись, но знай — путь твой будет тяжел и одинок. Много горя хватишь ты. Мало кто поймет и мало кому нужно художество. Горя будет досыта. Но что делать. И жалко мне тебя, но судьба, значит, такая пришла. Ступай». И поехал я с его деньгами. А ежели бы не он, Ванечка, как бы все сложилось. А мне ведь учиться охота.

Ему суждено было стать одним из создателей русского лирического пейзажа. Его картины поражают душевностью. Оторваться от них трудно. Сколько можно простоять у его картины «Зимняя дорога» и благодарить за нее ее создателя. Волею судеб, Каменев не принадлежал к баловням судьбы. Нужда сопровождала его всю жизнь, и умер он в глубокой бедности. Но он притягивал к себе людей искренностью своею, честностью. С ним можно было быть откровенным. Ему Шишкин показал свои работы и рассказал о предстоящей поездке на Валаам.

* * *

Пароход «Валаам» отходил от Калашниковской пристани раз в неделю, в пятницу. Уверенные, что отправятся на остров без затруднений, художники приехали на пристань за час до отправления. Велико же было их удивление (даже растерянность появилась), когда на пристани они увидели гудящую толпу паломников, желающих попасть на переполненный вконец пароход. Толкаясь, задевая друг друга чемоданами, кошелками, узлами, люди кричали на разные голоса, размахивая руками, и старались пробиться к кассиру-монаху, выдававшему билеты.

Пришлось проявить сноровку, чтобы обзавестись билетами и подняться на палубу парохода. Видно было, как на пристани маленький проворный монах взобрался на тумбу и закричал отчаянным голосом:

— Господа! Больше ни один человек не получит билета!

Поднялись вопли и крики, но все заглушил пароходный гудок. Перед иконой отслужили молебен.

Третий гудок — и пароход медленно отвалил от пристани. Средняя, носовая и верхняя палуба были заполнены пассажирами; все крестились.