Шиза, Хром и всякая хтонь

Перечитывая в третий раз, Ольга вспомнила мрачную шкатулку и жуткий камень внутри. Снова закопалась в отцовском шкафу в рукописи и книги и спустя долгие поиски выудила университетское издание «Этнографии Авамских тавгийцев» за авторством того самого Рубцова, с многочисленными закладками и выделенными карандашом абзацами внутри. Всю ночь Ольга листала научную работу, пытаясь понять, почему этот Павел Анатольевич так уперся в своих нганасан. В тексте подчеркивалось неоднократно, что самоедские, как их называли до революции, народы имеют уникальную самобытную культуру и большое значение для науки. «В частности, – писал Рубцов, – уникальное мировоззрение». Он до экспедиции уже бывал среди них, провел в тундрах целый год, жил в чумах, питался олениной и рыбой, изучал быт и культуру. Нганасаны верили, что произошли от оленей, – здесь Ольга фыркнула, потому что описания ей напоминали детские сказки, которые любили пионеры. Дошла до главы о происхождении племен и родов – у авамских нганасан их значилось пять – и улыбнулась от странных, непривычных мозгу названий и имен. Ольга уже видела фотографии гор, национальной одежды и жилищ-чумов, напечатанные отцом для местной газеты и собственной книги, но в работе Рубцова она встретила еще целый большой раздел, посвященный духам нгуо и оберегам куойка. Все это шаманство казалось ей настолько далеким, как в школьные годы, когда всем классом удивлялись, что в мире живут папуасы, что ходят голыми и не знают, что такое коммунизм и капитализм. И вот такие «темные» люди верили всякому потустороннему, жизни после смерти и разной чепухе. Некоторые абзацы в книге были настолько пугающими, что у Ольги холодели пальцы. И, не спавши всю ночь от слез и мыслей, одолевших сердце и голову, наутро она отправилась в общежитие к Кольке на Огарева.

Привычно прошла по «кошачьему», как она любила пошутить, коридору, позвонила в нужную квартиру, чуть не перепутав кнопки с россыпью других на стене. Колька, должно быть, уже встал и собирался на завод. И снова все повторилось, как когда-то: его заспанное помятое лицо, запах утренней яичницы и возня соседки с веником, вот только сам Колька, вместо того чтобы приголубить, пожалеть Ольгу, вдруг нахмурился, когда она заявила, что пришла за шкатулкой, и бодрым шагом пересекла коридор до дверей его комнаты.

– Это доказательство. Я принесу его в наркомат, на суд, да куда угодно! Или Рубцову вышлю бандеролью, чтоб отозвал свой донос.

– Доносы не отзывают, чудная моя. Тем более отец твой не пролетарского происхождения, это ж все осложняет. Пойми, родная, смирись. Ничего уж не поделаешь, – вздохнул Колька в ответ. – Да и зачем тебе этот камень, сама спрятать просила.

– И ты же спрятал?

– Конечно! – кивнул тот и, дождавшись, пока в коридоре стихнут шаги баб Паши, любившей подслушивать, что делает молодежь за стенкой, шепотом указал в угол возле печки: – Тут, в подполье.

Он отодвинул конторку и снял деревянную крышку с пола, открыв прямоугольный лаз. Присел, потянулся рукой куда-то под доски и выудил резную шкатулку, протянул. Ольга осторожно взяла ее с опаской, заглянула внутрь: камень лежал на своем месте. Дружелюбно блестел и переливался по бокам, но девушке все равно стало не по себе.

– И не трогал ведь? – с недоверием уточнила она.

Колька потупился.

– Коля!

– Ну что Коля! Что Коля! Интересно ж было. Я открыл. А он такой загадочный, ты посмотри. Так и манит.

Ольга всполошилась, шагнула к двери, дернув ручку, но та не поддалась.

– Открой, я пойду.

– Оставь, Оля, Рубцову до этого разве дело есть. Он карьерист, говорю тебе. Подвинул твоего отца, чтобы самому на первом месте везде значиться. Ну куда ты пойдешь?

Ольга смерила его строгим взглядом. Неужто он не понимал!

– До набережной прогуляюсь.

Колька замер, не шевелясь, будто вкопанный, побледнел. На лице у него промелькнуло сомнение и еще что-то – неприятное, будто Ольга его разозлила. Даже показалось, что на миг вдруг сделался чужим ей. Но она никогда не капризничала, только позволяла себе иногда кокетничать, во всем слушала и поддерживала жениха, хотя иногда ей думалось, что можно было бы и поменьше уступать, но не сейчас. Именно сейчас она твердо настаивала, чтобы он позволил ей камень унести.

– У Рубцова написано, что это обереги шаманов. Что их кормить надо, представляешь? Как… Как будто они какие-то живые. Глупость какая, но я читаю, а у меня мурашки бегут. Вот, даже сейчас, потрогай руку.

Она протянула ему ладонь и, не дожидаясь, сама коснулась его. Колька был бледный и холодный. Как его вдруг сделавшиеся пустыми глаза. И его руки на ее шее – тоже.

Бесы