Шизофрения

Они стояли возле небольшого дома, окна которого на первом этаже были превращены в витрины, заставленные сувенирами и манящими разноцветными пузырьками, бутылочками и хрустальными флаконами с ароматическими маслами. Справа в дальнем конце площади под фонарем виднелась опущенная рука черно-белой зебры шлагбаума, с сидящим около него военным, слева — кафе, из открытых дверей которого доносилась восточная музыка.

— Ну, и где ж ваши пирамиды? — поинтересовалась она.

— Завтра увидите, — загадочно улыбнулся Онуфриенко.

Таксист, выгрузив багаж у двери магазинчика и получив деньги, весело махнул рукой, резко нажал на газ и скрылся за поворотом, обдав их облаком пыли. Онуфриенко чихнул. Потом еще. И еще раз.

—Простудились?— не преминула поинтересоваться Александра.

—Не надейтесь, — передразнил ее Онуфриенко и с важным видом показал на парфюмерную лавку. — Жить будем здесь!

—Здесь?!

— Ага, здесь, — Онуфриенко забарабанил в железные ворота рядом с входной дверью.

— Это гостиница — на всякий случай поинтересовалась она, — или частные апартаменты?

— А что вам не нравится?

Александра не нашла, что ответить, потому что внутренний антагонизм между возможностью ночевать рядом с парфюмерией и невозможностью продемонстрировать припасенный гардероб еще не был улажен.

— Это такое, я вам скажу, место! — воскликнул Онуфриенко. Здесь такие люди бывали! У-у-у-у, — восторженно-уважительно протянул он.

— Духи, пудру, одеколон покупали? — не удержалась она.

—Ну, да, ну, да, — Онуфриенко недовольно поморщился. — Знаменитые! Великие эзотерики! Сын Кейси, например, знаете такого?

Александра кивнула, хотя сына Кейси не знала и решила впредь быть поаккуратнее с репликами.

Онуфриенко снова постучал в ворота.

—Значится, актеры всякие, — продолжил он. — Ширли Мак Лин, к примеру. Писатели известные. Место такое, так сказать, интернациональное, со всего мира люди едут.

—Они что, прямо-таки специально едут жить в парфюмерной лавке? — снова не удержалась Александра, но успокоила себя тем, что еще в машине начала играть роль блондинки, которой прощается все.

Онуфриенко хмыкнул и отошел на дорогу. Задрал голову вверх, видимо пытаясь по свету в окнах обнаружить признаки жизни в доме.

—Сейчас откроют, – уверенно пообещал он.

И действительно, ворота, наконец, отворились, и перед ними предстал высокий темноволосый мужчина с радостной улыбкой на лице — не американской — проходной, а гостеприимной — египетской, отражающей неимоверное счастье от встречи именно с вами, а не с кем-то другим, и с распростертыми объятиями ринулся к гостю.

—О-о-о! — Онуфриенко попытался броситься ему на шею, но в результате разницы в росте, приплюсованной к высоте тротуара, на котором стоял египтянин, обхватил того за талию.

—О-о-о! — хозяин, подняв полные счастья глаза к ночному небу, нежно поглаживал бритую голову гостя.

В памяти Александры всплыла картина «Возвращение блудного сына», хотя сын на картине, помнится, стоял на коленях. Когда улеглись первые бурные восторги, вспомнили о скромно стоящей поодаль гостье.

—О-о-о! — протянул к ней обе руки хозяин, однако Александра, памятуя о том, что в сюжете картины персонаж блудной дочери отсутствовал, в связи с чем египтянин никак не может быть ее отцом, на всякий случай немного отстранилась и растянула губы в московской улыбке. Сдержанной и недоверчивой.

— Это Гуда, — представил египтянина Онуфриенко, с лица которого не сходила радостная улыбка. — Очень гостеприимный человек.

Египтянин согласно закивал, приложив руки к груди. Из ворот дома выскочили какие-то люди в галабеях, подхватили багаж и потащили вверх по узкой лестнице, начинавшейся в дальнем углу помещения.

Александра последовала за мужчинами, прислушиваясь, как Онуфриенко на арабском что-то оживленно рассказывает хозяину дома.

— Я ему сказал, что вы у нас пугливая, как лань, — весело пояснил он, повернувшись через плечо. — А то вы так спрятались мне за спину, будто Гуда — крокодил какой-то, — укоризненно сказал он, стараясь не отставать от перешагивающего через ступени египтянина.

Тот, немедленно отреагировав на понятное слово «крокодил», что-то оживленно сказал по-арабски.

—Он что, обиделся, как вы его назвали?— пропыхтела Александра, считая шпильками бесконечные ступени. Вроде, уже третий этаж.

—Нет, он говорит, что в Ниле крокодилов уже давно нет. Перевелись.

На пятом, а может даже на шестом этаже, важно, что выше идти было некуда, Гуда толкнул дверь, и они оказались в просторном зале с огромными окнами, занавешенными ночным небом.

Гуда проговорил что-то по-арабски и указал рукой на одну из нескольких дверей, выходивших в зал.

— Ночевать будем здесь, — пояснил Онуфриенко.

Хозяин, продолжая говорить, ткнул пальцем в холодильник, а затем протянул руку по направлению к двери, за которой слышалось журчание воды.

Онуфриенко весело закивал.

—Можете не переводить, — сказала Александра. — В холодильнике еда и питьевая вода, а там за дверью — туалет.

Гуда слегка поклонился и, еще раз показав на холодильник рукой, исчез за дверью на лестницу.