Антилибидинальное эго, будучи в значительной степени основанным на идентификации с внешним плохим объектом, включает в себя сопротивление этому плохому объекту с помощью метода, который открывает ворота крепости и впускает врага внутрь. К тому времени как пациентка ушла из дома, она в большей мере преследовалась своим родительским антилибидинальным эго внутри, чем своим реальным трудным отцом извне. Однако в таком затруднительном положении каждый пациент считает: «Я не могу измениться. Я чувствую себя в безвыходной ситуации». Безотносительно к тому, чего хочет его более реалистическое центральное эго, закрытая самопреследующая система его внутреннего мира будет признавать аналитика лишь в том случае, если сможет приспособить его к своему собственному паттерну. Она не примет его как человека, пытающегося изменить состояние дел и освободить страдающее либидинальное эго от его незавидного положения. Эта «закрытая система» иллюстрируется картиной, описанной пациенткой, чьи слова мы ранее приводили. Это структура, внутренний край которой состоял из ровного ряда острых зубов, направленных на пациентку. Она беспомощно лежала, испытывая мазохистские переживания, на дне в правом углу, а над ней нависли две несущие угрозу сабли и громадный молоток. В стороне, но также внутри этой структуры, были две молящие о помощи руки, однако все было напрасно, потому что внутри этой системы не было никого, кто мог бы ей помочь; руки не могли выйти наружу со своей мольбой, и никто не мог попасть внутрь для оказания помощи. Вот каким образом бессознательный садомазохистский внутренний мир, внутри которого заперт страдающий ребенок, воспринимался пациенткой, так что неудивительно, что у нее ранее было параноидально-шизоидное расстройство; однако именно она сама и сохраняла эту «статичную внутреннюю ситуацию» как «закрытую систему», в то же самое время испытывая безнадежность по поводу своей неспособности ее изменить. Смысл всего этого мы должны рассмотреть позднее. Я обнаружил, что эта внутренняя тюрьма часто предстает во снах в виде концентрационного лагеря, и, по крайней мере, одному пациенту приснилось, что он решил остаться в нем, потому что вне лагеря ему могло бы быть еще хуже. Так что дело не только в том, что антилибидинальное эго блокирует психотерапию, запирая либидинальное эго в доме пыток и не позволяя аналитику проникнуть внутрь этого дома. Следует принять во внимание еще один фактор. Либидинальное эго не чувствует себя в состоянии отказаться от своего преследователя. Несомненно, что мотивация этой функции более сложна, чем мы это до сих пор себе представляли.
Проблема аналитика состоит, с одной стороны, в том, как не допустить, чтобы он был просто встроен в паттерн этого внутреннего мира либо как преследователь, ненавидимый либидинальным эго, либо как либидинальный объект, ненавидимый антилибидинальным эго, что порождает два типа негативного переноса; и, с другой стороны, как прорваться внутрь этой закрытой системы, чтобы помочь изменить ситуацию. Эта система не может быть абсолютно закрытой, иначе вообще нельзя было бы достичь никакого прогресса, однако движение к тому маленькому «отверстию», которое в ней оставлено, сразу же пробуждает могущественную антилибидинальную реакцию, направленную, чтобы его опять закрыть. Каждый раз, когда пациент ищет помощи и защиты, полагаясь на аналитика в позитивном переносе, немедленно начинает бессознательно развиваться негативный перенос, который вскоре прорывается наружу. Таким образом, наивный энтузиазм со стороны аналитика объединить свои усилия с либидинальным эго и его страстное неотступное желание «спасти» пациента, крайне вероятно, спровоцируют яростную антилибидинальную реакцию и будут самопораженческими.
Фрейд писал по поводу «негативной терапевтической реакции»: