Шизоидные явления, объектные отношения и самость

Здесь стоит подчеркнуть, что сновидение является, как отмечал Фэйрберн, шизоидной манифестацией; оно само может стать шизоидным компромиссом и часто пытается «соперничать» с психотерапией. Вот почему оно, говоря словами Фрейда, — царский путь к бессознательному, но такой путь, на который пациент не всегда позволяет вступить аналитику. Встречаются пациенты, которые время от времени говорят: «Я не собираюсь рассказывать вам свое сновидение. Вы его лишь испортите», — или которые начинают рассказывать сновидение и внезапно по ходу рассказа полностью забывают его содержание. Одному пациенту каждую ночь снились яростные сновидения, однако утром он не мог ничего из них припомнить. Тогда он решил брать карандаш и лист бумаги и записывать свои сновидения в течение ночи, когда он о них ясно помнил. К его удивлению, он просто прекратил видеть сны и после нескольких ночей отказался от мысли брать с собой карандаш и бумагу. И сразу же у него вновь начались яростные сновидения. Неудивительно, что данному пациенту наконец приснилось, что он спускается в свой подвал, чтобы освободить молодого человека, который находился в тисках спрута. Он открыл дверь, а затем вновь закрыл и запер ее и пошел наверх, — и вскоре решил закончить свой анализ. Если пациент знает, что он видит сон, а затем его забывает, он по крайней мере находится в контакте со своей внутренней фантазийной жизнью, что лучше, чем быть совсем от нее отрезанным. Один пациент, рациональный финансовый эксперт, имел лишь около полудюжины сновидений за три года анализа и делал лишь поверхностные, хотя и полезные, личностные приспособления к миру.

Сновидческая жизнь означает сохранение внутреннего мира, ушедшего от внешнего мира, в котором внешнему миру, включая аналитика, может быть не позволено участвовать. Это шизоидный феномен, основанный на том факте, что чрезмерно тревожное или недостаточно сформировавшееся эго само по себе не может поддерживать свое существование без объектной связи. Утрата всех объектов просто приводит к деперсонализации. Поэтому, когда младенец осуществляет ментальный уход от слишком травмирующего внешнего мира, он подвергается громадному риску утраты собственного эго, тем более опасному, чем глубже он убегает внутрь себя. У меня было много пациентов, которые ясно помнили, как в младенческом возрасте у них наблюдались «странные» состояния психики, когда они не знали, кто они на самом деле, и воспринимали все вокруг как нереальное. Лорд Теннисон, будучи мальчиком, по всей видимости, ушел в себя от очень мрачного и крайне депрессивного отца, и однажды его нашли одного, когда он в прострации глядел и механически повторял свое имя: «Альфред, Альфред». Он вырос крайне застенчивым и страдающим от заметно выраженной «рассеянности». В той мере, в какой инфантильное эго не является «базисно взаимосогласованным» в опыте реальной жизни и поэтому в фундаментальном чувстве (в том смысле, о котором мы говорили в восьмой главе), ребенок должен этому противодействовать, выстраивая в своей психике внутренний мир воображаемых объектных связей, мир сновидения и фантазии. Так, молодой Антони Троллоуп, подвергаемый остракизму в школах Хэрроу и Винчестера по причине его бедности, создал свой внутренний тщательно разработанный фантазийный мир, который он сохранял изо дня в день, и даже из года в год, пока наконец не переплавил его в дар романиста. Эта фантазия является выражением сложного чувства, которое, возникнув в раннем возрасте, развивается в бессознательный структурный аспект самости, продолжающий существовать и повторяющийся в сновидениях.