К июню 1964 г. он все еще, однако, употреблял антидепрессанты и мультивитамины, и в последующие месяцы ему постоянно снилась мать. Эти сны были по большей части короткими: и в них он снова и снова говорил матери, что она была ответственна за его болезнь; он был завален работой, а мать с отцом, которые должны были бы ему помогать, покинули его в беде; старший коллега, который был для него поддерживающей отцовской фигурой и который недавно умер, снова был жив и находился с ним в госпитале, одетый как медицинская сестра; он был счастлив со своей подружкой, которую он затем потерял, однако обнаружил, что теперь вместе с ним была его жена; он снова встретил девушку, которую когда-то любил и с которой много лет тому назад расстался, а затем, к своему ужасу, обнаружил свою мать с (кастрирующей) тетей стоящими за стойкой бара, и он закрыл свое лицо и вышел оттуда с девушкой; затем он был на отдыхе со своей матерью и ссорился с ней, так как она его плохо кормила. В этот период он рассказывал, что испытывал сильную тревогу, только если жена уходила из дома вечером, в противном же случае чувствовал улучшение и чувствовал себя в целом лучше, чем когда-нибудь за последние три года жизни. В действительности он был несколько маниакальным, «на каждый день брал много работы» и понимал, что склонен с головой во что-то погружаться, а затем чувствует «опустошенность» и что дела идут у него лучше, когда он в работе неторопливо продвигается вперед. Под этим скрывалась тревога, так как он говорил: «Мое выздоровление длится уже три года и это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Как долго сможет это продолжаться?»
К январю 1965 г. он вновь попытался обойтись без поддерживающих средств: лекарства, мультивитаминов, отдыха и анализа. Ранее он был не в состоянии обходиться сессиями с частотой раз в две недели, теперь же он снова сказал: «Мне кажется, я смогу сократить количество сессий до одной в две недели, обрету уверенность и смогу отказаться от приема лекарств и мультивитаминов». Он хотел убедиться, сможет ли он выносить «депривацию». Ранее наиболее частой темой его сновидений было восстановление контакта с хорошей персоной, с которой он когда-то находился в контакте, а затем его утратил. Теперь, с исчезновением сенной лихорадки, он полагал, что сможет обходиться без средств успокоения, однако у него снова ничего не вышло. Он сократил анализ до одной сессии в две недели, затем однажды уменьшил прием на одну таблетку со своей ежедневной нормы в двенадцать таблеток мультивитаминов, но почувствовал себя плохо и поспешил принять не одну недостающую, а дополнительно двенадцать таблеток. Это было свидетельством реальной паники. Для собственного успокоения ему приснилось:
«Я положил четыре лишние таблетки себе в рот и покрутил их языком. Они были сладкими на вкус, подобно леденцам. Нужно ли их выплевывать? Я их проглотил».
Теперь его глубоко укоренившаяся боязнь утратить оказывающее поддержку лицо была готова прорваться в сознание, и это произошло в начале марта, когда он увидел меня в телевизионной программе. К его удивлению, однако, это вызвало у него «странное чувство». «В первый раз я увидел, как вы обсуждаете нечто, что не было связано со мной. Как если бы вы не имели со мной ничего общего. Это вызвало у меня чувство утраты реальности, как если бы меня здесь не было». Его иллюзия об исключительном обладании мной неожиданно была поколеблена, однако его потребность в этой фантазии, используемой против тревоги сепарации, объяснялась тем, что он сказал в начале своего анализа: «Ребенком я всегда боялся остаться в одиночестве. Мать постоянно мне твердила: “Не представляю, что ты будешь делать без меня. Однажды я уйду и никогда более не вернусь”». Это укоренилось в нем очень глубоко, тем более что часто, когда он возвращался домой из школы, он находил дверь в квартиру запертой, и ему приходилось ждать, когда мать вернется домой. Но не в этом был исток его интенсивного страха утраты всемогущей фигуры, от которой он зависит. То состояние, к которому он редуцировал вследствие этого страха, было ярко выражено в апрельском сновидении, которое говорило о его теперешних чувствах:
«Маленький котенок родил котят, которые были совсем крошечными, слабыми и беспомощными».
В этот день он хотел принять дополнительное количество таблеток, рационально объясняя это желание чувством голода и тем, что он съел три порции пудинга. (Ср. анализ сенной лихорадки.) Он заметил: «Я впервые связал лекарство с голодом. Мать недостаточно кормила меня грудью». Я высказал предположение, что за его симптомами скрывается тяжелая травма отучения от груди и что отказ от антидепрессантов подвергает его повторному переживанию депрессии в связи с отнятием от груди.