Шкаф

— Итак, как я понял, — бодро сказал Анатолий, — все странности в доме начались, когда шкаф установили в мастерской. — Затем добавил, чем и вовсе сбил нас с толку: — Соль в хозяйстве есть?

— Конечно, на кухне, — нахмурившись, сразу ответил я.

— Нужно осмотреть шкаф, а там будет видно, — загадочно оборонил поп и первым направился к лестнице на второй этаж.

Опять наша тройка эдаких мальцов-удальцов сопровождала отлучённого от церкви попа в мастерскую. Забыл упомянуть, что, когда нервничаю, на ум приходят дикие и абсурдно-комичные мысли. А вот женщины остались в гостиной, крепко держа в руках топоры, ножи и фонари. Обещали громко кричать, если что-то произойдёт.

На полпути наверх поп сказал, что нужно взять с собой соль, и я замыкавший цепочку, в храбром одиночестве потащился на кухню. Не ощущая страха, наверное, от избытка кофеина, я твёрдо держал в руке нож и нещадно чадящую свечу.

Соль нашлась в нижнем кухонном шкафчике. Я взял непочатый килограммовый мешочек и снова потащился вверх по лестнице, к ждущим там друзьям и отлучённому от церкви попу.

Итак, шкаф стоял себе спокойно на месте. А в комнате фонари не работали, и только коптящая свеча дала возможность разглядеть на полу потёки воды, грязь и отчётливые следы мужских ботинок, предположительно размера эдак сорок четвёртого.

Это явно был кто-то пришлый. В деревне великанов не водилось. Я бы, наверное, заметил: столько месяцев самолично ремонтировал дом. Хотя если он одиночка, да ещё нелюдимый.… То… Снова в голове сумбур.

Анатолий громко сказал:

— Поехали! — и, открыв пакет соли зубами, щедро сыпнул себе на руку, затем перекрестился и бросил соль на шкаф. Шших. Соль зашипела и с дымком исчезла на поверхности шкафа. Раздалось протяжное, неохотное: «Скрип», и дверца шкафа отворилась сама по себе.

— Что это? — тонко, как-то по-детски, спросил Казанова, и все кроме попа отступили в сторону.

Я нервно фыркнул. Наташка резко вцепилась мне в плечи. А из шкафа показался длинный нос, затем и всё лицо, на котором, точно острые зубья капкана, блеснули зубы. Дверь в мастерскую захлопнулась у нас за спиной, а должна была от такого сильного толчка вообще развалиться на части.

Выпростав руки вперёд, из шкафа в мастерскую выбрался мужчина. Огонёк свечи совсем затрепетал, рисуя на стене контуры его кособокой тени.

Широченные плечи ещё больше расширились, а глянешь прямо: вот он — всего метр с кепкой. Совсем не страшный.

Он выкатился из шкафа гладко и стремительно, точно шар по маслу. Наташка взвизгнула и ногтями пребольно впилась мне в плечи.

Мужчина ухмыльнулся — и вдруг остро запахло прогорклым жиром. Свеча почти погасла, а на его руках вмиг блеснули острые когти, как у хищного зверя.

— Кто ты такой? — спросил я. Жуть накрыла с головой, сдавливая кишки в тугой узел, примораживая ноги-истуканы к полу.

Мы все замерли, превратившись в зачарованные монолиты. Свеча снова мигнула и едва трепетала, потухая, а поп возьми да швырни всю соль на карлика. Хлопок. Треск. Зловоние и последующий за всем истошный визг боли. Поп во весь голос заорал:

— Заклинаю святым духом, прочь изыди, нечистая сила!

Всё стихло и исчезло.

Внизу завопили.

Я первым оказался у двери и, толкнув её, выбежал на лестницу. За мной, как ошалелый, следовал Казанова, поп да Наташка. А Леший поскользнулся в луже и чуть не угробил нас всех, едва не столкнув с лестницы.

В гостиной Инга и Светка толпились возле лежащей на диване Клавдии Петровны. Лицо женщины в свете свечей выглядело неестественным — пепельно-серым.

— Что с тобой, мама. Мамочка! — всхлипнула Наташка и бросилась к матери.

Инстинктивно я схватил вырывающуюся жену и крепко прижал её к себе. Внутри всё звенело, разрывая на части. Опасность. Опасность. Наверное, жена сама поняла, что не всё ладно, как следует разглядев свою мать в свете свечей, — и больше не рвалась от меня прочь, как резвая псина с цепи.

С тихим звуком кожа моей тёщи вспучилась мыльным пузырём и просто стекла с кости, обнажая мышцы, сухожилия да черепную кость. Затем она вся внезапно растеклась по дивану зловонной серой слизью. Наташка закричала — и вдруг, прикрыв рот рукой, забилась в истерике. Я сжимал её крепко, как мог, шепча что-то ласковое.

Над диваном зияло круглое заиндевевшее пятно.

— Дамы, — пытался взять себя в руки Казанова, обращаясь к онемевшим Светке и Инге.

— Что здесь произошло? — перебил священник, только зашедший в гостиную. — Что вы видели? — спросил он повелительно. — Ну же, соберитесь и скажите мне. Это очень важно!

— Мы сидели возле камина, грелись да шептались, делились воспоминаниями. Услышали стон, — сглотнув, очень тихо произнесла Инга.

— Она как каркнула, — сказала Светка, вмешавшись в разговор, и тут же прижала руки к лицу, затем отняла и продолжила говорить: — Свечи трепетали. Воняло, и огонь в камине едва не погас. А ветра не было, только холод.

— Мы подошли, а над ней висело что-то круглое и зубастое, — прошептала Инга. Её подбородок подрагивал.