Шкатулка

На кухонном столе ожидал сверток: сквозь целлофан горели оранжевые шары апельсинов.

— Хорошо бы клубники свежей, — пожелал отец.

— Заглянем на рынок по пути, — предложила дочь.

— Не опоздаем? — отец взглянул на часы.

— На машине быстро. — Мила пояснила — В последний раз. Ведь маму выпишут скоро, правда же?

Уходя, отец положил общую тетрадь в ящик письменного стола, повернул ключ, но не вынул его из гнезда, оставил. Пока есть эта тетрадь, ему легче соединить в один образ два дорогих ему лица: постаревшее, утомленное болезнью, и юное, открытое, милое. Оба ему дороги. И оба страшно потерять.

Лед

Врачи велели остерегаться всего: физических нагрузок, переохлаждения, сырости. Давясь и морщась, она проглатывала перед едой столовую ложку мешанины из меда, тертых орехов и лимона, которая должна была возродить в ее организме бодрый дух и юную энергию. Духа не было. И энергии тоже. Была апатия и вялость. Но однажды она сказала себе: «Так невозможно! Вокруг столько неожиданной музыки, света. Они что-то сулят. Это нужно узнать».

Выпал чистый снег. Ударил мороз. По вечерам с ближнего катка стали доноситься мелодии. Надев валенки, обмотавшись шерстяным платком, она шла туда, к яркому свету. На белом круге чистого льда скользили возбужденные, счастливые люди. Среди них были и ее одноклассники: вон тот длинный в белой кроличьей шапке, Шарапов. Вон Шура Стрельцова с подругой Верой. Смеются. Им хорошо. А она как у чужого праздника… У нее коньков сроду не было. Даже на санках детских не успела накататься — заболела во втором классе ангиной. Только выздоровела, опять слегла. Потом осложнение на сердце. Ревмокардит и прочее, прочее. Тоска… Врачи велели беречься. «Надоело. Сколько можно!» На антресолях откопала давнишние коньки с ботинками — имущество брата, который про них уже и забыл вовсе, вернувшись из армии, женившись и став серьезным человеком. Примерила: на три размера больше. Надела две пары носков. И вышло впору.

На каток пошла рано утром, чтобы никто не видел. К ее радости, лед был свободен, ни одного человека вблизи. Она тут же на скамейке переобулась и, расставив руки, для равновесия, медленно вступила на лед.

Ей сделалось страшно: не то что двигаться, но просто стоять было невыносимо. Ноги подкашивались. Она боялась упасть и больно ушибиться. Вдруг пришла мысль о безнадежности затеи. У нее не было даже понятия, как надо стоять, отталкиваться, двигаться. И она упала. Подниматься было еще сложнее. Ноги разъезжались, ухватиться не за что. Она бы заплакала от досады, но картина вечернего праздника была так соблазнительна, что она решила биться дальше. Вышло, что она чуть-чуть проехалась. Это оказалось здорово. Она заставила себя оторвать ногу ото льда и опереться на другую. И поняла, что так нужно делать. Давно, когда ее еще не освободили от уроков физкультуры, они в спортивном зале делали упражнение «конькобежец». Сейчас она попыталась его воспроизвести. И снова упала. Поскольку на ней была цигейковая шуба, удар не был болезненным. В этот день она больше стояла, чем двигалась. Но это уже было что-то.

Когда она шла домой, ноги дрожали от усталости. Два дня у нее болели икры и сводило судорогой пальцы ног. На третий день она пошла опять.

Никто ничего не знал. Она радовалась: «Вот научусь кататься, пусть тогда увидят!»

Спустя недели три ей удавалось, не оступившись, вставать на лед, отталкиваться и ехать прямо. Предстояло одолеть повороты. На поворотах ее заносило, приходилось беречься от падения.

Пришел день, когда лед перестал пугать ее, когда езда уже доставляла удовольствие. Она разгонялась, летела по длинной дорожке, чувствовала на лице морозные иголочки снега. Солнце веселило ее. Теперь она не надевала шубу, нашлась одежка полегче. Теперь ей хотелось, чтобы увидели и оценили ее легкость. Так и случилось.

За ней наблюдали. Несколько мальчиков и девочек пришли кататься. Они проезжали мимо нее, иногда оборачиваясь, словно говоря: и мы так можем. А один даже улыбнулся ей, как знакомой. Что ж, компания была приятная. И она с удовольствием демонстрировала свои возможности. Но чуть-чуть перестаралась, потеряла равновесие и шлепнулась. Не успела подняться — чья-то рука пришла на помощь. Она подняла лицо: тот, который улыбался — стоит рядом. Глядит сочувственно. Жалеет. И ничего не говорит.

Она произнесла «спасибо», отряхнулась и поехала. Обернулась: он стоит. Потом поехал за ней.

Она летела по чистому льду и чувствовала, как он едет следом, заходит справа, потом слева. Словно оберегает ее от чего-то. Но она уже устала. Пора было в школу — она училась во вторую смену. Переобувшись, уже у выхода обернулась: те тоже переобувались. Он смотрел в ее сторону.

На химии ее одернули:

— О чем мечтаешь?