Шкатулка рыцаря (сборник)

«Да при том! – не выдержал, заорал в трубку Роальд. – Этот ребенок в клинике, он не совсем ребенок! В смысле, он не совсем человеческий ребенок. И прядка, которую ты передал Левшину, тоже не совсем человеческая! В ней много ланолина. Это такое специфическое вещество. Его так много, что это уже не человеческие волосы, считай, а звериная шерсть! Волосы, переданные тобой, просто нашпигованы пористыми клетками с большим количеством линолина! Типичная штука для животных, но ведь мы имеем дело вроде бы с человеческим ребенком!»

«Левшин советовался с кем-нибудь?»

«Конечно. Все с тем же профессором Рыбниковым. С кем еще? Он теперь попал во все энциклопедии, а раньше в Монголии любой дикий человек мог сорвать с него шапку. Живет в Бельгии. Я видел его отчеты в архивах. Да не Левшина отчеты, а его учителя. И не в научных архивах, а в архивах госбезопасности! Старик не простой, работал в закрытой шарашке, создавал для соввластей Нового человека. До тебя доходит? Неважно, кто подпустил меня к таким секретным бумагам, это к делу не относится, у меня свои каналы. Важно, что я своими глазами видел постановление Особой комиссии, созданной в сорок втором году при научном отделении Совнаркома. «Опыты межвидовой гибридизации должны быть продолжены». Доходит? «Опыты должны быть обставлены всеми необходимыми мерами предосторожности и протекать в условиях строгой изоляции женщин, исключающей возможность естественного осеменения».

«Ты об Офицере?»

«Я о профессоре Рыбникове».

«Не вижу разницы. Это один и тот же человек».

«Если ты, Кручинин, срезал прядку с живого существа, ученые всего мира с деревьев попадают. Так Левшин говорит. А если с покойника, то придется тебе указать захоронение».

«И что Рыбников ответил Левшину?»

«Мы одни. Вот что ответил».

«Это что-нибудь значит?»

«Откуда мне знать? Спроси своего Левшина. Он утверждает, что два слова его учителя стоят всей мировой философии. Мы одни».

К этому времени я вышел на западную сторону поляны, и связь прервалась.

Почти горизонтально метрах в двух над землей торчал толстенный, обломанный на конце сук. Сломанная верхушка затекла смолой, а близко к стволу висело лагерное би́ло – кусок рельса на обрывке колючей проволоки.

41

Стемнело. В небе высветились звезды. Однажды в такую ночь, вспомнил я, Харитон Пестов увидел в гостиничном окне звездное небо. Его тогда будто в сердце укололо. Девочка на краю обрыва. Дальше я забыл. Да и раньше не помнил, знал со слов Евелины. Глядя в гостиничное замерзшее окно, Харитон вдруг всем сердцем почувствовал чудовищные пространства, пронизанные неведомой энергией. И бездна нам обнажена со своими страхами и мглами. Кристаллическое дерево на оконном стекле переливалось перед ним мерзлыми радугами. Оно показалось ему чудесным. Оно открывало дорогу в небо. Он вдруг понял: только энергия Космоса, ее неизвестных разумных сил способна противостоять определенным силам. Только звездный свет вымывает из сознания густую муть чужих программ.

– Еду и выпивку для горстки подлецов!

Евсеич торжествующе разбрасывал по траве таблетки.

Зачем они теперь, если он добрался до вечной молодости?

Годков триста-четыреста ему обеспечено, лишь бы не схлопотать пожизненное. А с остальным он сам разберется. Обязательно разберется. От Большой лиственницы исходил нежный неясный свет. Со всем Евсеич теперь разберется. Большая лиственница рвалась к звездам. Исполинская распахнутая антенна, удерживаемая, как якорем, лишь куском рельса. Колючки проволоки впились в напряженную древесину, сорвали часть платиновых чешуек, выдавили густую живицу – смолистую кровь.

Евсеич обернулся, моргнул и сделал первый шаг.

Кум заворчал и тоже шагнул, колыхнулись лиловые плавники галифе.

Каждая веточка теперь на Большой лиственнице светилась. Я посмотрел на Святого, но вот он показался мне вдруг потухшим. Взгляд брата Харитона обнесло неживым пеплом, как тогда на обеде в тесном салоне теплохода. Будто он увидел то, что думал увидеть.

42

Я тоже сделал шаг к волшебному дереву.

Увидев это, брат Харитон медленно покачал головой.