Шкатулка рыцаря (сборник)

Смолистая пихта, колючие ели. Может, метеориты когда-то тут падали: сплошные каменистые провалы, замороченные валежником. Приходилось отводить смолистые лапы, пробиваться сквозь ниспадающую кисею лишайников. Сухая паутина, мертвые стволы, завитки, петли хмеля – с хваткой мертвецов. Даже комары утихли. Только в невероятном отдалении одинокая кукушка пыталась определить, сколько нам еще осталось жить.

– …надоело судиться, – ласково жаловался Евсеич, заботливо прижимая к боку желтый портфель. Сапоги у него блестели, круглое лицо лучилось в улыбке. О подстреленной Евелине он больше не вспоминал, может, считал, что так надо. – Сунешь судье штуку баксов, а твой оппонент столько же. Судья никогда не отказывается. Ладно, говорит, будем судить честно…

Вот уж никак не думал, что Маришка дружит с мадам Генолье. Поистине жизнь полна неожиданностей, везде чужие программы. Найдется о чем поговорить по возвращении. Я бы хоть сейчас вернулся. И вот интересно, что теперь – после выстрела – напишет Евелина Покушалова в своей большой книге? Изменится ее отношение к брату Харитону, или зажившая рана всего только пополнит список чудес?

Больная земля. Ни одной травинки.

Иногда за сизыми стволами мелькала бесшумная тень.

Видит ее Кум? Я боялся спросить. А Евсеич? А Святой? Или тень выпрыгивает только из моего воображения?

37

– …и есть принесла?

– Ну да. Грудь сунула.

Щеки Кума порозовели.

– Думал, помру, – оглядывался я на него. – А она спасла. Молока у нее много.

Кум не верил. Тер ладонью высокий лоб, морщил маленькое личико. Ну не станет его дикая дочка совать грудь первому встречному! Больно прыткий! Много болтаю! Намекал: с таким характером, наверное, не дойду до волшебного дерева. Известно, что жизнь передается половым путем, но груди девкам даны все-таки не затем, чтобы выкармливать брошенных в тайге на голодную смерть. Лагпункт, усиленно намекал, тоже не был здравницей. Там от всех требовали полной отдачи. За досрочное выполнение задания – добавка к пайку, лишний кисет табака. Выкопал яму, пробил траншею, навалил кубов сверх нормы – все учитывалось. Вольняшки жаловаться начали. Как это так? Вроде неравенство получается. У них, у вольняшек, все разовое: шлепнул беглого – получи на руки, жди, когда еще кто-то решится сбежать. А враги народа молотят до сумерек, им за такой ударный труд могут срок скостить.

«Точно, – опасливо подтверждал Евсеич. – Чем тупее человек, тем легче работает».

Вот и с вейсманистами-морганистами было не так просто, усиленно намекал Кум. Этих бить – смысла нет. Паек для них не главное. Их заинтересовать надо. За лишнюю цигарку социально близкие могут вырыть яму до той стороны Земли, навалить бревен под самую небесную верхотуру, но никто не может по принуждению нарисовать красивую картину или изобрести атомную бомбу. Хоть пальцы им руби.

«Это точно. Шарашки так и строились по интересам, – подтверждал Евсеич. – Я, когда совхоз разорял…»

38

Вдруг вышли на пологий склон.

Совсем открытое место, густо иссеченное промоинами.

Колючий малинник, душная смородина. Спелые ягоды сами просились в рот, но никто даже на секунду не остановился. К майору Заур-Дагиру, узнал я из отрывистой переброски фразами между Кумом и Евсеичем, лысенький капитан в золотых очках не просто так приезжал. Они там все спешили. Они там с ума сходили от спешки. Оставаясь один, майор, наверное, не слезал с телефона. Где Новый человек? Вождь умел спрашивать. Страна нуждается в Новом человеке! В таком, который ничем ненужным не интересуется, не преклонятся перед всем иностранным, говорит только по-русски, не пьет, любит трудиться. Гей-ты гоп-ты гундаала. А в густой шерсти он или голый, как в бане, это дело второе.

Кум неодобрительно оглядывался на умного Евсеича. Нехорошо косился в мою сторону. Ждал, наверное, момента, когда можно будет вскинуть карабин. Посматривал на черное крыло тучи, начавшей покрывать небо.

Ели. Пихты. Длинные сухие шишки под ногами.

Евсеич прижимал желтый портфель к боку, давил сапогами перепрелую хвою.

Кум шел с карабином наперевес – какая-то умная работа происходила под влажным сводом его огромного черепа. Только Святой, кажется, ничего не замечал. Еще она не перешла порогу.

Иногда в моем кармане тренькал телефон, но теперь это никого не интересовало.

Не все ли равно, с кем я тут разговариваю, если скоро мы увидим волшебное дерево? Болтай сколько хочешь. В Пекине моей Архиповне нравилось. Много там всякой чудесной травки, намекала. Чай любого цвета. Спрашивала, как у меня с ремонтом, не подкинуть ли чего-нибудь.

Я отказывался.

39

Потом открылась поляна.