Шкатулка рыцаря

Он свернул в переулок и почти сразу оказался на пустыре, поросшем по краю одичавшим крыжовником. По вытоптанной траве пожарники в брезентовых робах деловито раскатывали длинный плоский рукав. Над толпой зевак (в основном — женщины) торчал знакомый Шурику парагваец в голубых штанах и в белой рубахе. В свете дня усы парагвайца несколько поблекли, выглядел он пасмурно. Не сгибаясь, как сеятель, длинной рукой он разбрасывал зевакам красно-синюю книжку.

— Есть только два пути, только два пути… — высоким пропитым голосом невесело вещал он. — Один путь, широкий, сами знаете, ведет в ад… Другой, очень узкий, в небо… Так в книжке написано, сами прочтете… Не ходите путем широким… Подумайте прежде, чем путь избрать… Задумайтесь о душе… У нас, в Асунсьоне, духовные книги бесплатно…

Скорее всего двигало парагвайцем похмелье. Одна из книжек досталась и Шурику. Он, не глядя, сунул ее в карман и спросил соседку:

— Что там?

Она неодобрительно оглянулась:

— Шурф.

— Какой шурф?

— Глубокий.

— Ну и что? — не понял Шурик.

— Как что? — До женщины вдруг дошло, что Шурик ничего не знает.

Мгновенно подобрав губы, вся оживившись, вся сразу придя в движение, вовсе не стараясь заглушить парагвайца, но сразу заглушив его, она зашептала в ухо Шурика страстно:

— Ишь, проповедник! — Она даже плюнула в сторону парагвайца. — Нашел дураков! Кто будет читать? И без книжек ясно: все — грех!

Шурик удивленно раскрыл книжку.

Пламя ада пыхнуло ему в лицо. На черном фоне форзаца жгучее пламя выглядело особенно зловеще По черному, как небо Аида, фону, как страшное напоминание, бежали слова.

Убийство,

эгоизм,

азартные игры,

клевета,

зависть,

сплетни,

скверные мысли,

непослушание,

гордость,

злость,

неверие,

страсть,

ненависть,

жадность,

месть,

воровство,

гадкие желания,

обман,

пьянство,

непочтение к старшим,

прелюбодеяние,

неприличные разговоры,

и много, и много чего еще. И что ни слово — все в цель!

Особенно потрясли Шурика гадкие желания и неприличные разговоры.

— А тут — с ночи!.. — Соседка страстно схватила Шурика за руку, при этом она старалась не привлекать внимания. — С ночи рыдают и плачут, а он — книжки!.. Эй, Сашка! — вдруг заорала она, руки в бока. — Катись отсюда со своими книжками!

И приказала пожарникам:

— Заливай!

— Ага, заливай, — хмыкнул старший, в брезентовой робе и в каске. — Воды-то хватит. А вдруг существо утонет. Стонет ведь. Лучше веревку бросить.

— Барон! Барон! — простонала рядом женщина, обогнавшая Шурика по дороге к пустырю. Подол длинной серой юбки она держала в руке и испуганно прислушивалась к разговорам. На женщину сочувственно оглядывались. — Барон! Барон!

— Видишь? — сказал парагваец пожарнику и высоко поднял руку с устремленным к зениту кривым пальцем. — Страдания! Одни только страдания и никакого счастья! Никакие добрые дела не спасут нас.

Но тоже не выдержал:

— Заливай!

— А вдруг человек там?

— Коли наш — всплывет! А чужой — пусть тонет.

— У нас все свои, — отрезал пожарник. — Лешка, бросай веревку!

Веревка полетела вниз. Наступила тишина.

Униженный парагваец грозно насупился:

— Только покаяние…

Приметив в толпе несчастную в длинной серой юбке, так и повторявшую безостановочно: «Барон! Барон!» — он повысил голос:

— Барон всплыл бы… А веревкой ему вовек не обвязаться…

Парагвайца не слушали. Все напряженно следили за веревкой, скользнувшей в мрачное отверстие шурфа. Кто-то взвыл:

— Вцепился!

— Ага! — торжествующе потряс кулаком пожилой пожарник. — А то сразу — заливай, заливай, будто мы заливальщики. А ну, берись, мужики!

— О Господи! Что там? — заволновалась толпа.

— Барон в веревку вцепился!

— Да не может Барон вцепиться!

— Тягай!

— И-и-и раз!.. И-и — и два!..

Толпа ахнула.

После очередного мощного рывка пожарных и добровольцев на истоптанную траву, как пробку из бутылки, выбросило толстого холеного борова. Он был испачкан глиной, ошеломленно щурился и, как революционный матрос пулеметными лентами, был крест-накрест перевязан веревкой.

Толпа взвыла:

— Привязался! Сам привязался!

Шурик обалдел. Хрю-хрю, брыкающийся окорок, сказал бы Врач. Как может боров обвязаться веревкой? «Это что же? — спросил он растерянно, ни к кому отдельно не обращаясь. — Как такое может быть?» А Барон тем временем, похрюкивая, близоруко разглядывал людей. Веревку с него сняли, узкие глазки понимающе ухмылялись. Барон что-то знал. Знаю, знаю, намекали на что-то узкие глазки борова. Увидев это, явно обиженная, смахнув с лица застоявшиеся слезы, владелица Барона выхватила из-за спины хворостину и вытянула ею вдоль розовой круглой спины.

Взвизгнув, Барон бросился в переулок.

Подхватив подол длинной серой юбки, хозяйка борова бросилась за ним, на ходу тоскливо выкликая:

— Барон!

— А путь широкий ведет к погибели, — бормотал парагваец. Наверное, за пропаганду он деньги получал в Уругвае. — Не ходите путем широким, выбирайте узкий, но святой путь…