Шхуна, которая не желала плавать

Мы достали наши карты, расстелили их на палубе и принялись их штудировать. То Джек штудировал, то я. Это нас подбодрило, но особой практической пользы не принесло, поскольку мы не знали, где именно находимся. Собственно говоря, мы об этом понятия не имели. Однако, предположив, что мы обошли мыс Сент-Мэри и пересекали вход в залив Пласеншия (ширина — пятьдесят миль), мы установили, что до Сен-Пьера никак не может быть меньше восьмидесяти миль. Когда двигатель работал на полную мощность, «Счастливое Дерзание» выжимала пять узлов. За десять часов такого хода мы оказались бы в тридцати милях от гавани Сен-Пьера, а мы знали, что эти тридцать миль с тем же успехом могли бы быть тремястами, если тропический шторм прибудет точно по расписанию.

Ближайшим портом, где мы могли бы укрыться, был, по-видимому, Пласеншия-Харбор в двадцати пяти — тридцати милях к северу от мыса Сент-Мэри.

Я не без робости предложил Пласеншия-Харбор, ожидая услышать от Джека новое мятежническое возражение. Но он, казалось, вкусил волнений сполна и согласился, что да, пожалуй, стоит завернуть туда на ночь.

Он спустился в машинное отделение и осторожненько завел обалдуйку. Мы поставили лаг на нуль и взяли курс, как мы уповали (а что нам оставалось кроме упований?) на Пласеншия-Харбор.

Стало жутко холодно, а туман начал смыкаться все теснее и теснее, пока вокруг не воцарилась такая чернота, что мы решили бы, что уже наступила ночь, если бы мои часы не свидетельствовали об обратном. Мы с Джеком прижались друг к другу в румпельном кокпите, как могли дальше от машинного. Из предосторожности мы уже подтянули плоскодонку под корму, чтобы в случае необходимости сразу прыгнуть в нее, и погрузили на нее нашу последнюю общую бутылку рома и пакет морских сухарей. Ни для чего другого места в ней не было, — собственно говоря, если на то пошло, в ней не было места и для нас, но мы надеялись, что до того не дойдет.

Пять часов спустя лаг показал, что мы прошли расстояние до Пласеншия-Харбор, и я послал Джека выключить обалдуйку, чтобы мы могли услышать сирену у входа в порт.

И тут произошло нечто странное. Двигатель не работал, а рев продолжался. Сперва я подумал, что это физиологическая реакция моих ушей и восприятия на нескончаемый грохот обалдуйки, который мы терпели столько часов, но внезапно я осознал истинное положение вещей.

— Включи ее, Джек! Включи ее! Да ну же, Джек, включи ее! — взвыл я.

Джек ошеломленно послушался, и обалдуйка заработала от первого же поворота маховика. Я отчаянно переложил руль. «Счастливое Дерзание» пришла в движение и повернула на запад прочь от ревущего прибоя, который буйствовал невидимый, но не неслышимый в нескольких ярдах от ее правой скулы.

Мы шли не меньше получаса, прежде чем я сумел расслабить руки, вцепившиеся в румпель, расстиснуть челюсти, сглотнуть раз-другой, наконец обрести голос.

У нас не было средства узнать, как близко мы подошли к Пласеншия-Харбор, зато мы знали, что подошли чересчур близко к восточному берегу огромного залива. И знали, что не желаем вновь с ним встретиться ни при каких обстоятельствах. А потому мы продолжали идти на запад, зная, что перед нами сорок, если не пятьдесят миль открытой воды. А о том, что ожидает нас по ту сторону этих сорока — пятидесяти миль, мы себе думать не позволяли.

Но мы удалялись от суши, и на нас снизошел мир. Обалдуйка бурчала, клубы дыма из выхлопа поднимались из каюты, обволакивая наши лица. Туман густел, и где-то в незримости солнце опустилось за горизонт. Наступила ночь. Мы не потрудились зажечь наши керосиновые ходовые огни — все равно увидеть их можно было с расстояния трех-четырех футов, не более. Мы сидели в плотно застегнутых дождевиках, углубляясь в бесконечность черноты, в вакуум, который не имел предела. Мы втолковывали друг другу, что именно так мореходы былых эпох (викинги на своих дракарах, баски на своих нелепых суденышках, Колумб на своей каравелле) ощущали себя, держа путь на запад навстречу темной неизвестности. День за днем, ночь за ночью они привыкали к ужасу неуверенности в том, что ждет впереди. В эту черную ночь мы, быть может, причастились их чувствами.

В полночь Джек поймал новый прогноз. Вращающийся центр шторма замедлил движение и должен был добраться сюда только перед самым рассветом. Готовясь к его прибытию, мы взяли два рифа на гроте и фоке, после чего ощупью обошли каждый дюйм нашей одетой в туманный саван шхунки, приводя все в порядок для первого удара шторма.

С юга задул легкий бриз, а потому мы подняли паруса и выключили обалдуйку, которая уже опять расхулиганилась. Новые чексы плохо вставились в свои гнезда, и она снова принялась накаляться, что увеличивало вероятность обратных вспышек и еще более впечатляющего фейерверка.

Мы скользили под парусами почти в нерушимой тишине посреди мирка, сузившегося до диаметра не более пятнадцати футов. Я стоял у насоса, Джек у руля, наклоняясь над компасом, чья картушка смутно озарялась лучом умирающего фонарика, который мы присобачили к колпаку нактоуза за неимением надлежащего осветительного прибора.