Шкипер Юша. Зверские детективы из зоопарка

Интересно меняются люди. До медпункта дядя Толя суетился и метался, как одичалый шимпанзе. А после Нины Ивановны накрыло шкипера умиротворение. Сперва мы откушали в "Ведмедике", потом посидели на скамеечке ("шоб пельмешка до нутра дошла", пояснил Юша, хотя никаких пельменей нам не подавали). И, наконец, отправились в шкиперскую рубку-кабинет. Дядя Толя не расставался с красной шваброй, как бравый гвардеец — с ружьём. Только войдя в кабинет, поставил её у двери. А сам плюхнулся на диван.

— Всем хороша Нина Ивановна, — задумчиво молвил он. — Только на Берию похожа. Не замечал?

Я не замечал. Но спорить не стал.

— Ну что, брат Шурик, — тут же переменил тон шкипер, — делишки близятся к развязке. Недолго нашему защекану по воле гуливанить. Знаешь, кто такой защекан?

— Тот, кого за щёку укусили? — предположил я.

Юша расхохотался:

— Тот, кому за щёку приправили! Сосунец. Песенка есть такая: "Хорошо бродить по свету с карамелькой за щекою"… Понял? Ну?

Понять-то я понял. Но развивать тему не хотелось.

Зато штурман окунулся в воспоминания:

— На крытой когда-то в каждой хате таких по несколько рыл пыхтели. Были, которые в охотку чужой болт себе в рот совали. А чаще: закосячит кто беспредельно — и давай всей хате сигары раскуривать…

— Так ведь и откусить мог, — опасливо заметил я.

— Для такого дела есть техника безопасности. Ласты ему за спину, а по углам рта костяшки от домино вставляли. Рот становится шире, чем очко козлиное. Но лучше всего — штифты на хрен повыбивать, чтобы одни дёсны остались. Самое милое дело.

— Дядя Толя, а вы тоже… сигару свою совали? — меня передёрнуло.

— Я свой хрен не на помойке нашёл. Сроду не любил этих… изысканностей.

Он глубоко вздохнул.

— Да, крепко меня уделал якудза-шмякудза… Как тебе его галерея?

— Красиво.

— Не то слово. Культурная нация. Басё, то да сё.

— Наши так не умеют, — поддакнул я. И, как обычно, попал впросак.

— Кто не умеет?! — вспыхнул Юша. — Наши не умеют? Да наши такое умеют, что у твоих узкоглазых шары на лоб повыскакивают! Мои росписи видал?

— Конечно.

— Их Коля Дикарь набивал. А почему его Дикарём прозвали?

И шкипер поведал одну из своих поучительных историй.

Прежде чем стать Дикарём, этот самый Коля был женат. Как он считал, счастливо. Однако сильно заблуждался.

По жизни Коля работал художником-графиком. Но особенно любил изобретать разные шрифты: прямые, и косые, и с оттенками, и с прочими подвывертами. Приятелей у будущего Дикаря в богемной среде имелось немало, в том числе нетрадиционных. Не в том смысле, что гомосеков, а разных авангардистов. Особо выделялся один, который писал полотна… собственным пенисом! А поскольку "инструмент" во время творческого экстаза должен находиться в боевом состоянии, живописец держал вокруг себя восторженных девиц, которые всегда готовы прийти на помощь при помощи рук, губ (не исключая половые) и других частей тела. Шкипер не стал вдаваться в подробности, хотя любопытно всё-таки… В общем, однажды в мастерской членомаза Коля застал свою супружницу — стоящей перед мастером живой писи на коленях и… Короче, о защеканах вы уже в курсе, так вот — жена Коли демонстрировала высокохудожественное защеканство.

— Дядя Толя, ну хватит! — взмолился я. — Чтобы фаллосом картины малевать — это уже через край. Я не дурачок какой-то.

— Как говаривал мой еврейский кореш Миша Ашкенази: что нас, русских, губит, так это недоверие. В коммунизм верим, а в электричестве сомневаемся. Я в натуре говорю! Коля мне говорил, что выдумал эту мутотень вовсе не его дружок, а какой-то австралийский художник. Даже портрет премьер-министра своим прибором изобразил. А у кента Колиного, кстати, несколько выставок было, одна даже за бугром.

— И чем всё кончилось? — с недоверием поинтересовался я.

— Приятеля Колиного увезли в в травматологию. Но он не раскололся. Не в прямом смысле, а в смысле — Колю не выдал. И осталось бы всё междусобойно, если бы не Колина страсть — и к изменщице, и к искусству. Притащил свою мару домой, привязал к постели — и использовал…

— Подумаешь. А то он её раньше не использовал.

— …и использовал как наглядную агитацию! Ещё раз перебьёшь — в нюх вотру.

— Какая агитация? — не понял я.

— Такая! Заклеил халяве рот скотчем — и давай выкалывать срамные слова да выражения по всем её телесам. У тебя, гонит, вся сучность будет на лбу написана! И на других местах. Измывался культурно, в разных стилях: и в древнерусском, и в готическом, и с вензелями. Всю как есть расписал. Когда Колю судили, эта тёлка экспертизу проходила. Так эксперты говорят — ни разу не повторился! Штук пятьсот названий набил — и все разные. Шекспир, фуль тут скажешь. Многое я бы дал, чтобы такой букварь почитать…

— Это конечно, — согласился я. — А как же она теперь ходит?

— Известно как — в парандже. У нас в России-матушке ей шагу ступить нельзя, за террористку принимают. Они с мужем всё больше по европам трутся. Там роспись на роже не в диковинку, а смысл только русские туристы понимают. Но это терпимо.

— Позвольте! Она и замуж вышла? Кто же её такую взял…