— Кенгурят Беннета пацаны палками забили, — продолжил Левашов. — Теперь о птичках: розовым фламинго шеи посвертывали, черных лебедей и венценосного журавля умыкнули, пеликанов закидали бутылками, чайка-хохотун — той крылья оборвали… Обхохочешься. Восемнадцать кроликов исчезли бесследно. Стадами улепетывают! Две ангорские свинки, обезьянка-игрунок, за страусиху удушенную уже молчу. Господа, вы звери! Я бы даже сказал — животные…
— Че ты по душе прохорями топчешься? — оборвал Юша. — Делом займись.
— Не учи, — цыкнул следак. — Давай, веди на место преступления.
— Давай хреном подавился, — сообщил Юша. — Здесь, по ходу, тоже место преступления. Через эти ворота Боливара умыкнули.
— Кого? — не понял Левашов.
— Боливара. Так черепаху звать.
— Вы ее на трезвую голову крестили? Боливар — конское имя! Кино видели? «Боливар не вынесет двоих»!
— Оно не конское, оно человеческое, — вмешался Гликман. — Боливар — народный герой Колумбии.
— У них там кругом народные герои, — заметил Левашов. — Страна наркобаронов. Лучше бы так и назвали — Герыч[6]
. Или Кока[7].— Ее до нас назвали, в пятидесятые годы. И не из Колумбии она, а из Эквадора. Хотя у них кругом этих Боливаров, как в Бразилии Педро.
— Можно было переименовать. Хотя бы в Тортиллу…
— Это не город-герой Сталинград, чтоб имена менять, — вмешался Юша. — К тому же у нас мальчик. Черепах.
— Ну да. Черепах и скрещенные кости. Вам бы такой флаг над зоопарком повесить. Сколько лет вашему мальчику?
— Где-то под семьдесят.
— Шустрый мальчуган…
— Галапагосские черепахи на свободе и до двухсот живут, — сообщил Гликман. — А в неволе поменьше, до ста пятидесяти.
— Если бы у нас столько зэки жили, пришлось бы Уголовный кодекс менять, — буркнул Левашов. — Значит, животное через ворота вынесли?
— В нем под двести кило, да в длину метра полтора, — заметил Юша. — Такое далеко не вынесешь.
— Выходит, вывезли. Камеры наблюдения есть?
— Были да сплыли, — вздохнул Юша. — Эти гопники их и посрывали. Но все равно ни одна не работала.
— Бдительность на высоте, — похвалил следак.
— Да они вечно ломаются! — стал оправдываться Гликман. — Кстати, у ворот охранник стоял. Вырубили его. Четверть часа как в больницу увезли. А вообще сами знаете, Евгений Петрович, что это за место…
И точно, место особое. Вообще-то у зоопарка есть два официальных входа. Один — главный, роскошный, с площадью перед ним. Другой — поскромнее, на другом краю. На кой еще третьи ворота нужны? Да все потому, что по соседству с главным входом — микрорайон пятиэтажных хрущевок. А зоопарк — один из крупнейших в Европе, гектаров шестьдесят. Народу из микрорайона топать до мехзавода напрямки через «территорию озверения» — четверть часа. Иначе давай кругаля минут сорок, двумя транспортами. Вот и появились в ограде дополнительные ворота, через которые пролетарии по утрам спешат сквозь животное царство ко второму зоовходу и далее — до родимого предприятия.
— Работяги ни при чем, — отрезал Юша. — Это ж для них — дорога жизни. Как в блокадном Ленинграде. А ну как дирекция перекроет?
— И перекроет! — пригрозил Гликман.
— Это ты им скажи, пионер-герой…
— Что-то тебя, Ефимыч, на военную тематику потянуло, — хмыкнул Левашов.
— А потому что придется нам с Шуриком опять выходить на тропу войны с томагавками в зубах, — сказал шкипер. — Раз полицаи зверье защитить не могут.
— Не бойся, хомячок, — успокоил следак. — И тебя защитим, и ваш старый плавучий чемодан из Колумбии.
— Из Эквадора, — поправил Гликман.
— Да хоть из Мухосранска.
— За этот плавучий чемодан можно купить все ментовское кубло во всемирном масштабе, — предоставил справку шкипер.
— Неужто такая дорогая?
— На черном рынке больших долларов стоит.
К воротам стали подтягиваться работяги. Дорогу им перегородили невесть откуда возникшие «формовые» (как Юша называет ментов в форме). Жидкая толпа начала гудеть, вопрошать и материться.
— Горохов, ворота закрывай! — приказал Левашов.
— Я тебе закрою! — раздался голос из толпы. — Ты у меня навеки зенки закроешь!
— Это кто такой смелый? — грозно вопросил майор. — Граждане, здесь ночью произошло преступление! Каждый, кто пересечет линию ворот и попытается мешать следствию, будет привлечен к уголовной ответственности!
— Мы щас гуртом ломанем и ваше следствие в асфальт втопчем! — пригрозили из толпы.
— Вызываю ОМОН! — загромыхал следак.
Толпа стала неохотно рассасываться. Но над нами еще долго витали отзвуки нецензурных пожеланий.
— Товарищ подполковник, вас женщина спрашивает! — подал голос «формовой» Горохов.
— Пропусти.
К нам подошла полненькая бабенка лет за сорок.
— Только сразу договоримся, — затрещала она. — Я вам про кое-что рассказываю, а вы мне разрешаете пройти к заводу через зверинец.
— Мне про кое-что не надо рассказывать, — строго сказал Левашов. — Кое-что для мужа оставьте. По делу есть что?
— А пропустите?
— Пропустим по кругу всем колымским трамваем![8]
— зарычал Юша. Про трамвай бабенка не поняла (я тоже), но от страха скукожилась, как урюк.— Ефимыч, ты мне свидетелей распугаешь, — приструнил Юшу Левашов. — Излагайте, гражданка…
— Ляпина, — ляпнула бабенка.