Школа 1-4

- Пожалуйста, Антонина Романовна, - жалобно шепчет Мария. - В последний раз.

- Никаких последних раз. Вс?. Мо? терпение лопнуло. Отца своего будешь просить. А меня просить не надо.

- Пожалуйста, Антонина Романовна, я обещаю вам, честное слово, в последний раз, честное-пречестное... - Мария хватается руками за платье Антонины Романовны, глядя на е? узкие ч?рные туфли с бляшками. Бляшки расплываются в глазах Марии за туманом новых сл?з и она поднимает голову, пытаясь различить в этом тумане лицо учительницы.

- Отпусти платье, - резко отвечает Антонина Романовна, борясь с сильным садистским желанием ударить девочку коленом в рот. - Отпусти, гадость. - В е? голосе чувствуется такая тв?рдость палача, что Мария в ужасе разжимает пальцы и только смотрит на Антонину Романовну глазами, полными сл?з. Антонина Романовна поворачивается и заходит в класс, мягко прикрывая за собой дверь. Она садится за стол, оглядывая класс и думает, слышал ли кто-нибудь разговор за дверью. Антонина Романовна сильно возбуждена, и от того, что сидящие за партами дети не могут ещ? понять е? возбуждения, оно становится только сильнее. В своей памяти Антонина Романовна несколько раз повторяет удар, который она нанесла Марии, и она представляет себе, как будет бить девочку отец, жестоко и сильно, наверное до крови. Он, видно, часто бь?т е?, раз она так боится. У Антонины Романовны был пятилетний сын, но она никогда его не била, сама мысль ударить его казалась кощунственной, совсем другое дело эта чужая тупая девочка. Именно то, что девочка чужая, избавляло Антонину Романовну от перебивающей садистское наслаждение жалости, а то, что она тупая, придавало побоям искусственное извращ?нное оправдание, тупых надо бить. Антонина Романовна даже жалела, объясняя у доски новую теорему, что так мало била Марию, надо было ударить ещ?, по рукам, по голове, вс? равно бы ничего ей за это не было, девочку давно бьют, она уже привыкла. Сейчас она наверняка стоит за дверью, вытирает сл?зы и жд?т, пока прозвенит звонок, чтобы забрать свои тетрадки. Можно выйти, как бы по делам, и дать ей разок, лучше всего по морде.

Закончив объяснение, Антонина Романовна зада?т классу ещ? одну задачу и осторожно выходит в коридор, как охотник, выслеживающий дичь. Но в коридоре нет никакой Марии, и Антонина Романовна ид?т в туалет, думая найти е? там, умывающую опухшее после плача лицо. Однако в туалете Марии тоже нет, только мухи бьются о грязное стекло над засохшими телами своих уже упавших в безвременье другой жизни сородичей. Антонина Романовна злобно сжимает руки и тихо ругается таким словом, какого от не? никто никогда не слышал. Она с ненавистью думает о том, как нескоро ей вновь может представиться возможность избить чью-нибудь тупую дочь.

Путь исканий Антонины Романовны изобличает в ней плохого знатока детской психологии, потому что Мария ни за что бы не пошла в туалет на том же этаже, где проходит урок, ведь любая ученица класса, свидетельница е? позора, могла бы ни с того ни с сего застать е? там, а Марии теперь очень не хотелось ни с кем встречаться, ей нужно было дождаться конца урока, чтобы забрать свой портфель и уйти. Она и не думала даже идти на последний урок русского языка, который был бы наполнен для не? нестерпимым стыдом, какой Мария испытывала, например, когда Гена Пестов подстер?г е? в узком коридоре раздевалки и стал лапать, прижав к стене своим сильным тяж?лым телом, а Мария не могла даже кричать, да если бы и могла, то не стала бы от этого самого сжигавшего е? душу стыда. Гена тогда долго не мог налапаться и даже целовал Марию в щ?ку своими липкими от какой-то еды, наверное от пирожка с повидлом, губами, а Мария молча рвалась на волю, упираясь в него руками, и позорная дрожь окатывала е?, как брызги ледяной воды, каждое мгновение ей казалось, что больше она не выдержит, но невыносимая реальность длилась и длилась, как кошмар, от которого нет пробуждения. Наконец кто-то стал спускаться по лестнице в раздевалку, и Гена оставил Марию, нырнув в душный увешанный одеждой полумрак, а она долго ещ? не могла опомниться, до самого дома чувствовала следы пальцев Гены на теле и мучительную дрожь, словно воздух ада проникал в не? уже сейчас, на земле.