Школа 1-4

А потом начинает быстро темнеть. Злой порыв ветра вметает в подземелье тучу бел?сой пыли. Звуки пропадают в гудении сквозняка, очнувшаяся Юля крепче прижимается к телу Марии, отворачивая лицо от воздушного потока, полного песочных игл. Первый отдал?нный удар грома сотрясает невидимое небо, и с облаков снова сыпется эта тонкая цементная пыль, как штукатурка с потолка, вихрь подхватывает е? и хвостами уносит за озеро, сбивая с крыльев тщетно кричащих птиц. Идущий навстречу великан снова рев?т, яростно, тревожно, а здесь, намного опередив его, уже вста?т, будто прямо из земли, шуршащая стена дождя. Юлю вдруг опутывает непонятный страх, она даже дрожит, стискивая зубы, удары грома становятся вс? сильнее и ближе, наконец со страшным грохотом небо растворяется над развалинами, как огромные золотые двери, Юля сжимается, пряча лицо в волосах Марии, земля вздрагивает под ней, но не ломается, потому что больше всего на свете есть она, слепая земля, полная червей, корней и погреб?нных мертвецов, полная своей, ч?рной медлительной жизни, больше неба она и больше солнца в небе. Юля как собственный дом ощущает е? бездонную глубину, забитую глиной и камнем, я могу уйти в тебя, ты спрячешь меня от зв?зд смерти. Они не увидят меня и я не умру.

Мария шевелится под ней. Юля вздрагивает и чувствует еле уловимое движение под собой, это пыльный ветер осторожно входит в грудь Марии. Вот снова. Юля поднимается, чтобы не давить Марии на слабое дыхание и поворачивает к себе е? лицо. Оно долго оста?тся м?ртвым, бледность вспыхивающих молний отсвечивает на н?м, вдруг вс? оно искажается болью, закидывается назад, и тело Марии начинает сильно корчиться, всхлипывающий хрип вырывается из приоткрытого рта, глаза открываются и невидяще смотрят на Юлю, в них стоит ужас. Она вспоминает свою смерть.

Прижав руки со сжатыми кулаками к груди, Мария вскрикивает и мотает головой, чтобы отвернуться от ужаса, но встречает его везде, он отовсюду смотрит ей прямо в глаза, она снова кричит и начинает бессильно плакать. Она жива.

Молнии гремят теперь где-то далеко, но дождь ещ? ползает по траве. Юля целует Марию в губы, в мягкий нос, в мокрые глаза. Она ласково называет е? по имени, прижимается к е? щекам, она так счастлива, что Мария снова жива.

- Ты - единственное, ты - единственное, что у меня есть.

Устав мучиться от боли, Мария затихает и смотрит на потолок, слушая монотонный шум дождя. Иногда тело е? вздрагивает, словно не веря в собственное существование.

- Хочу есть, - наконец произносит она ш?потом, в котором слышен хрип гортани, забитой чем-то ненужным для жизни. Опираясь на локти, она садится и на четвереньках полз?т к трупу Олега Петровича, схватившись двумя руками за его куртку, тяжело переворачивает тело на живот, вспугивая жужжащий мушиный рой, потом с силой вырывает из спины Олега Петровича нож, как плотно засевший гриб, вспарывает трупу одежду вдоль хребта и начинает вырезать из не? полоски мяса. Кожа Олега Петровича лопается, выпуская накопившуюся в его теле воду, смешанную с т?мной кровью, Мария, морщась от сопереживания чужой боли, отрывает куски мяса руками и раскладывает их на ноге охотника. Тот не движется, просто тяжело лежит, как свиная туша на магазинном прилавке, и Мария теперь отч?тливо чувствует, что он совершенно м?ртв. Она режет и смотрит на смерть Олега Петровича, как на часть самой себя, ей страшно, но она молчит, и только когда они с Юлей едят сладкое гнилое человеческое мясо, отрубая ножом куски размером со спичечные коробочки, она поднимает глаза к потолку, над которым шуршит по земле дождь, и говорит:

- Мне было страшно, что я когда-нибудь умру. А теперь ещ? страшнее. Ты не боишься?

- Я уже привыкла, - отвечает Юля. - Ты тоже привыкнешь. Невозможно ведь вс? время бояться.

- Раньше я боялась, что меня могут убить, я помню, мне часто снилось, как кто-то хватает меня сзади за шею и душит, или что я тону, и кто-то тянет меня под воду своим беззубым ртом, а теперь у меня странный страх: я боюсь, что меня съедят, прямо такой как я есть, даже убивать не станут.

- Лучше не думай об этом. Об этом можно перестать думать.

- А может, это правда?

- Может.

Они продолжают есть молча.

Дождь прекращается, но уже незаметно наступили сумерки. В сгущающейся темноте вс? тише становятся звуки, слышен только скрип сверчков, дождавшихся наконец прекращения дождя.