Школа безумия

Позже в тот день я сказала: она такая бледная и тихая, что похожа на призрака. Грейс-Призрак. Как вам это? Разумеется, прозвище всем понравилось.

31

У нас ушло почти полтора часа, чтобы добраться до Брин-Мора, зажиточного пригорода Филадельфии, и еще десять минут, прежде чем мы въехали в торговый центр, где располагалась студия пилатеса и йоги.

У студии была яркая и стильная витрина, зажатая между кафе и суши-баром. Мы припарковались ближе к углу стоянки, чтобы хорошо видеть всех, кто приходит и кто выходит.

Я проверила время на приборной панели. 9:45.

— Что, если она приехала рано и уже внутри?

Развалившись на сиденье, Кортни обвела глазами автостоянку.

— Мы можем заглянуть внутрь и посмотреть, там ли она. Но я не думаю, что она приехала рано. Судя по ее страничке, она приезжает сюда почти каждый день около десяти. Если она по какой-либо причине не появится, мы поедем мимо ее дома и постучим в дверь.

Следующие пару минут мы обе сидели молча, окна были опущены, и внутрь салона задувал приятный ветерок.

— Ты когда-нибудь занималась йогой или пилатесом? — спросила Кортни.

— Да. Но это не мое. А ты?

— Меня это тоже не особо привлекает. Слишком похоже на гимнастику. — По ее лицу промелькнула отстраненная улыбка. — Одно время в старших классах я искренне верила, что когда-нибудь попаду на Олимпиаду. Как тебе этот бред?

— Это не бред.

Кортни улыбнулась мне.

— Мило с твоей стороны.

— Я серьезно. Не родись у тебя Терри… — Я умолкла, понимая, что ляпнула бестактность, но Кортни поняла, что я имела в виду, и махнула рукой.

— Наверное, звучит глупо, но я бы не поменяла Терри ни на что. Даже на олимпийские медали.

На стоянку въехал блестящий черный внедорожник «Мерседес». Внутри был только один человек — блондинка в солнечных очках, — и я сразу поняла: это Маккензи.

— Вот она.

Мы с Кортни смотрели, как Маккензи припарковалась через пять мест от нас. Прижимая к уху телефон, она что-то оживленно говорила.

С минуту она оставалась сидеть во внедорожнике с работающим двигателем, но затем выключила его и открыла дверь. Мы смогли услышать ее голос:

— Мне все равно. Просто придумай что-нибудь. Тебе следует научиться лучше лгать.

Выругавшись себе под нос, она сбросила звонок, бросила солнечные очки на пассажирское сиденье и вылезла из машины. Как и ожидалось, Маккензи приехала уже одетой для йоги. Легинсы с сетчатыми вставками, лиловая майка с открытой спиной, ярко-синие кроссовки «Найк».

Я не видела ее с восьмого класса, но она почти не изменилась. Да, она была выше ростом, но по-прежнему худой, подтянутой и потрясающе красивой — той же искусственной красотой, которой она обладала в школе, только помноженной на сто.

Маккензи вытащила свернутый в трубку коврик, заперла брелоком внедорожник и направилась к тротуару. Как и в школе, она двигалась с идеальной осанкой, расправив плечи и приподняв подбородок, и гладкий хвостик покачивался при каждом шаге.

В следующую секунду мы с Кортни выскочили из машины. Хотели перехватить ее до того, как она войдет в студию. Мы были всего в десяти ярдах от входа, когда я окликнула ее:

— Маккензи!

Она обернулась. Хотя в ее взгляде не было узнавания, в позе что-то изменилось. Как будто напряглась. Вздрогнула.

Впрочем, она тотчас же повернулась и зашагала дальше, теперь уже быстрее. Это был еще не бег, но и не та неторопливая походка, какой она шла секундой раньше.

— Вот же сука, — пробормотала Кортни, и в следующий миг мы, не сговариваясь, бросились за ней следом.

Услышав нас, Маккензи ускорила шаг, но не побежала. Наверное, ее могли спросить, что случилось. И хотя Маккензи всегда жаждала внимания, сомневаюсь, что она была готова объяснить, от кого она бежит и почему.

И мы догнали ее, Кортни с одной стороны, я — с другой. Маккензи остановилась и плотно сжала губы, а ее взгляд бы способен превратить любого в камень.

— Что вам нужно от меня?

— Хотим поговорить, — сказала я.

— А вот я не хочу разговаривать с вами.

— Почему ты такая сука? — спросила Кортни.

Маккензи выдавила улыбку, но в ней не было тепла.

— Послушайте, мы когда-то были подругами, но это было очень давно. Я оставила это в прошлом, и моя жизнь стала гораздо лучше.

Кортни сделала шаг вперед.

— Это как прикажешь понимать?

— Так, что вы мешали моему развитию, — ответила Маккензи, смахивая с лица ногтем с дорогим маникюром прядь волос. — Вы все дурно на меня влияли.

Я не склонна к насилию, но в тот момент мне захотелось вышибить Маккензи мозги. Она была заводилой. Она относилась к Грейс хуже всех. Это она придумала, как поступить с Грейс в те выходные в ее летнем домике. Да чтоб ее, это она заставила нас всех порезать руки, чтобы связать глупой кровавой клятвой.

— Не надо пороть чушь. Никто на тебя не влиял, и ты это знаешь, — бросила ей Кортни.

Маккензи стиснула зубы.

— Что вам нужно?

— Оливии больше нет, — сказала я.

— Я слышала.

— Дестини тоже.

— Какое отношение ко мне имеет любое из этих событий?

— Они обе покончили с собой. Мы… мы думаем, что к этому неким образом причастна Грейс Фармер.