Школа добродетели

— Но ты согласен, что мы можем помочь друг другу? Хотя бы в этом мы принадлежим друг другу. Не исчезай.

— Да, мы можем помочь друг другу. Ты определенно можешь помочь мне. Мой милый ангел… это не сон?

— Нет, я уверена. Я чувствую такое… такое…

— Не называй этого чувства. Я тебя люблю. Мне это позволено.

Эдвард взял обе руки Брауни и стал целовать их, прикладывая к своим щекам и ощущая поцелуи, как слезы.

Это жест вдруг напомнил ему, как он целовал руки Джесса, когда видел отца в последний раз. Матушка Мэй сказала ему: «А теперь уходи», Джесс же сказал: «Я увижу тебя во сне» и «Завтра». И вот «завтра» настало. Он только что видел — и на несколько мгновений забыл — этот ужас. Эдвард резко сел, в глазах его загорелись отчаяние и страх. Вдруг это было на самом деле и Джесс умер, утонул, а он его не спас? Внезапно Эдвард почувствовал, что самое важное для него — это лететь стрелой в Сигард и убедиться, что Джесс жив. Пока он не уверен в этом, все, даже чудесная Брауни, будет темным и порченым. Если с Джессом все в порядке, а Брауни будет милосердна и будет любить его, он имеет шанс исцелиться. «Вот это и есть настоящее», — подумал Эдвард. В отличие от того, что делали с ним женщины в Сигарде. Пребывание в их доме представлялось ему теперь каким-то жутким фарсом.

— Что случилось? — спросила Брауни. — Ты так же выглядел, когда появился. Ты болен.

— Нет. Но я вспомнил кое-что важное. Я должен вернуться в Сигард.

— Сейчас? А подождать нельзя? Я чувствую… может, между нами никогда больше не будет такого. Я боюсь. Не уходи!

— Брауни, я должен. Это ужасно важно, иначе я бы не… Я не хочу уходить. И мы, конечно, будем вместе… мне так жаль…

Она убрала руки и встала. Чары распались.

— Ну хорошо. Должен так должен. Я тебя не держу. Вижу, как это важно для тебя.

— Мне ужасно жаль. Ты будешь здесь?

— Если ты уходишь, я пойду на автобус. Еще успею.

— Но мы встретимся…

— Да, конечно. До моего возвращения в Америку. Не беспокойся, Эдвард. У нас была хорошая встреча. Возможно, за эти несколько минут мы сделали все, что нужно. Не думай больше о том, что случилось, оставь его как есть.

— Брауни, мне… мне очень жаль, что я не могу объяснить… я должен…

— Да-да, пожалуйста, уходи.

— Спасибо, и… ох.

Эдвард бросился к двери, потом сделал шаг к Брауни, но все-таки выбежал наружу. Оказавшись под открытым небом, он вдруг увидел — довольно близко, за деревьями — верхушку башни Сигарда. Он сумеет добраться туда быстро и, возможно, вернется, прежде чем Брауни уйдет к своему автобусу. Может быть, попросит ее подождать? Дверь за ним закрылась. Нет, нельзя. Он все делал не так; все, что он делал, было обречено. На нем лежит проклятие, и снять это проклятие могут только два человека, Джесс и Брауни, но они пока этого не сделали. Эдвард побежал — сначала по заросшим травой железнодорожным путям, потом по насыпи и по скользкому влажному полю, перебрался через невысокую полуразрушенную каменную стену. Туман рассеялся, и солнце светило ему в глаза. Башня исчезла из виду, но Эдвард бежал дальше, уверенный в выбранном направлении. Однако он пробежал мимо тропинки, по которой Сара провела «мистера и миссис Бентли», когда луч фонарика освещал ее ноги. Скоро он обнаружил, что с трудом перебирается через осклизлую канаву, заросшую куманикой.

Наконец он добрался до Сигарда, влетел в Атриум. Первой, кого он там увидел, была матушка Мэй. Она сидела за столом, нарезала ножницами листья салата на длинные ленточки и укладывала их в большую деревянную миску.

— Привет, Эдвард. Что это тебя укусило?

— Как Джесс?

— В порядке. Он спит.

Эдвард повернулся и пошел к Переходу.

— Эдвард!

— Да… извините…

— Подойди сюда. Присядь.

Он подошел и сел за стол напротив нее. Матушка Мэй посмотрела на него спокойными удлиненными серыми глазами. Потом она протянула руку, взяла Эдварда за пальцы и потянула к себе, распрямляя его плечо и предплечье. Он смотрел на движение своей руки, словно это был какой-то механизм. Потом поднял взгляд на красивую голову матушки Мэй, на замысловато уложенную массу ее рыжевато-золотистых волос, мягкое лицо и насмешливую линию рта. Он почувствовал, что она легонько сжала его руку.

— Ах, Эдвард…

— Извините, — сказал Эдвард. — Я ужасен. Я знаю, что подвел вас всех. Вы так замечательно относитесь ко мне. Но я не могу принести то, что вам нужно.

— Принести что?

— Перемены. Я — это всего лишь я.

Пожатие руки матушки Мэй напомнило Эдварду о том странном разговоре, когда она спросила его: «Можешь ли ты мне помочь, можешь ли ты меня любить, может ли твоя любовь быть достаточно сильной?» Он забыл подробности. Он тогда был пьян, и матушка Мэй тоже. Смущалась ли она, вспоминая об этом? Сейчас никакого смущения не было, она была полна сил. Эдвард ухватил ее руку, впился глазами в ее лицо.

— Но мы изменили тебя. Не отказывайся же от нас. Мы тебе нужны, ты нужен нам. Теперь это твой дом.

Она говорила настойчиво, властно.

— Да, я думаю, так оно и есть, — ответил Эдвард.