Школа магов. Фрагменты мистического движения в СССР в 70-80 гг ХХ века

Все сходилось: Ирина жила в Москве без прописки и без работы. Галина могла об этом догадываться, хотя Ира формально говорила ей, что пишет в Ленинке диссертицию. Если Галина наведет по шизе ментов, то те станут проверять Таллин, зацепят Ирину маму, а та, наверняка, переадресует их ко мне. А поскольку я в то время официально тоже нигде не работал, то автоматически подпадал под статью о тунеядстве, которая становилась инструментом мощного давления властей, давно державших меня на прицеле: сначала - из-за хипповых тусовок, затем - из-за Рама и других диссидентов. Мы поняли: нужно срочно делать ноги! И в тот же день уехали в Таллин.

XVIII. Мистерии Евразии

XVIII. 1. Красные сны. Вскоре после возвращения из Москвы мне приснился странный сон. Сначала я увидел мавзолей Ленина, стоящий как бы в самом центре Красной площади, а вокруг него движется процессия паломников, причем все они находятся в сомнамбулическом состоянии и словно слепые, воздев пустые очи к небу, бредут, держась за край одежды друг друга. Этот хоровод спящих вокруг мертового вызывал самые ужасные ассоциации, сквозь которые, однако, манило безумие ультимативного гнозиса. Я подошел к процессии и ухватил за полу последнего в цепи. И тут, двинувшись вслед за всеми, я увидел то, чего не могли видеть другие, спящие участники хоровода: у всех у них, из пространства между бровями обращенных к небу лиц, выходили призрачно светившиеся розоватые нити, свивавшиеся над мавзолеем гигантским зонтиком и сплетавшиеся потом в единый канал, который шел в третий глаз лежавшей в мраморной подземной гробнице мумии. "Так вот в чем тут дело! - бешено заработала интуиция. - Мумия живет за счет сомнамбул!" Но это было только начало.

На моих глазах лицо Ленина стало превращаться в земной шар, который при этом являлся головой какого-то космического гиганта, у которого на месте третьего глаза находится остров Исландия. А потом этот гигант вновь оказывается лежащим в мавзолее телом, но уже не на подушках, а как бы в ванне. И тут он просыпается, достает откуда-то топор и сам себе последовательно отрубает руку, обе ноги и голову. В переполненной кровью ванне остается лишь торс с одной рукой, судорожно сжимающей топор. "Как же это ты так, парень, сам себя обрубил?" - пронеслось у меня в голове спонтанно. Я вспомнил о Рамовском сравнении советской системы с шизофреником, блокирующим собственную же дееспособность. И проснулся.

Через несколько дней мы с Ириной ехали в троллейбусе, когда по радио объявили о смерти Андропова. В воздухе мгновенно воспроизвелась атмосфера эйфории. Я же вспомнил свой сон и подумал, что самообрубившийся гигант - это интуитивная аллегория смерти генсека. Интересно, что смерть следующего хозяина Кремля я, в прямом смысле слова, зафиксировал буквально в момент ее свершения. Я сидел вечером у себя дома в Мустамяэ и медитировал. И тут некий голос произнес в голове, сухо и отчетливо: "Черненко умер." А на утро СМИ действительно сообщили, что накануне умер генсек.

XVIII. 2. Белое небо Похъёлы. Зато внезапная смерть Икрома явилась для всех полной неожиданностью. В последний день своей жизни он зашел ко мне в гости. Он был очень возбужден и все время порывался сказать что-то важное. Икром рассказывал, как ему являются всевозможные инфернальные сущности.

В последнее время его постоянно одолевал шайтан, который бил его то в поддых, то по почкам, очень больно. Иногда вырубал до бессознания. Икром пытался противостоять воинству Иблиса изо всех сил, как некогда противостоял сульфазиновым атакам советсой психиатрии - внутренней молитвой. Свои впечатления он описывал в манере, близкой "Рассказам Вельзевула", но за всем этим стояли, насколько я мог догадаться, поиски невидимой инициатической цепи анонимных мастеров. Туркестан и Центральная Азия манили Икрома гораздо больше, чем Мекка и Иерусалим.

В тот вечер я собирался сходить к Дмитрию - нашему общему приятелю. Мы с Дмитрием учились в одном институте, да и жили по соседству, после того, как я переехал из Кадриорга в Мустамяэ. Нас особенно сблизило общее увлечение моржеванием, от которого мы последовательно перешли к практике тибетского тумо - медитации на морозе в голом виде. Дмитрий оказался, к тому же, очень увлекающимся путешественником и вступил в наш Азиатский клуб, вместе с Икромом, Ириной и Толей Беловым.

Я предложил Ычу, который до этого как раз был в гостях у Толи, поехать со мной к Дмитрию. Тот согласился. У Димы мы еще очень много и жарко говорили, Ычу все время жаловался, что шайтан его иссушает изнутри и просил пить. Он выпил, действительно, очень много, в том числе целую кастрюлю компота. Уже заполночь он поехал домой. И той же ночью умер. Оказалось, у него было обострение сахарного диабета - следствие зоны, куда его однажды закатал папа, подловив на траве, в воспитательных целях. Вот последние стихи Икрома:

Веют ветры из пустыни,

Больные ветры из пустыни,

Ты печалишься о сыне,