Школа наемников

Привычную арену учебки со всех сторон огородили ре­шетками. В нос ударил запах пота и крови. Леке был один. Стоял спиной к солнцу, внешне расслабленный, поигрывая ножом. Потом открылась дверь во вторую раздевалку, и вывалился мужик, кряжистый, с несураз­но длинными руками. Увидел Лекса и пошел по дуге, вполоборота, взяв нож обратным хватом. В движениях противника не было легкости и плавности, но Леке раз­глядел чудовищный опыт убийцы. Соперник ощерился. Курсант не сделал ни шагу, только поворачивался, не выпуская его из поля зрения. Нападать ни один, ни вто­рой не спешили.

Для Лекса перестало существовать окружающее, за­мерло время. Осталась лишь земля под ногами, солнце над головой, тяжелая поступь преступника.

— Давай, щенок! — Голос у него оказался визгли­вый. — Давай иди сюда! Боишься, некрозное отродье? Кальмарку тебе в зад, кактус в рот и сто мутафагов на­встречу! Боишься?! Слушай, а я тебя узнал, узнал, отро­дье! Это твою маму мутанты всей ордой оприходовали? То-то ты не получился!

Леке не вникал в смысл его слов. Оскорбляет? Ха! Ну, пусть потешит себя перед смертью. Это не имеет отношения ни к Лексу, ни к его маме — просто набор звуков, которыми противник хочет его отвлечь. Вот сейчас рассчитывает, что солнце ослепит пацана. Не бу­дем обманывать ожиданий. Леке дернул головой и при­крыл рукой глаза.

Убийца бросился на него.

Леке отступил в сторону, но противник не потерял равновесия, извернулся со звериной ловкостью. Он был как панцирный волк Пустоши.

А потом мысли ушли и тело стало действовать само­стоятельно. Лексу приходилось нелегко, убийца был быстр и очень силен; если подпустить его близко, с ним не совладать. Но противник злился, горел нетерпени­ем, и это работало на Лекса. В какой-то момент он очу­тился позади убийцы. Кольнуло ужасом: что, вот сей­час?! Но противник уже оборачивался, и Леке, не за­крывая глаз, ударил его ножом в шею. Мужик пошатнулся, зажал рану.

— Не убивай, — прошептал он, — парень, пощади!

Рука Лекса не дрогнула.

Он не помнил момент, когда покидал арену. Не ви­дел, как убирали труп. Сел на пол в раздевалке и заме­тил, что до сих пор сжимает нож. Мастер-наставник опустился рядом, хлопнул по плечу:

— Молодец, курсант! Красиво дрался!

— Спасибо.

Что чувствует человек, отнявший чужую жизнь? Об­легчение, звенящую пустоту. И счастье.

Глава 5

ЦИТАДЕЛЬ ОМЕГА

К

 вечеру жара спала. Пока кабина отдавала тепло, было терпимо, а вот когда остыла, Артур начал зябнуть, да и все продрогли. На вопли Шкета, умоляю­щего выдать хоть какую-нибудь ветошь, чтобы укрыть­ся, конвоиры не реагировали. Артур надеялся, что но­чевка будет под открытым небом, тогда он попытается сбежать. В благородство омеговцев Артур не верил, а перспектива, описанная Остряком, не радовала. Какая разница: быть пристреленным, пытаясь освободиться, или сдохнуть, защищая чужие интересы.

Когда холод стал невыносимым, пленники сгрудились в кучу, подобрали с пола тряпку и обмотались ею. Артур чувствовал напряженную спину Ломако; прижавшийся к правому боку Жбан мелко дрожал и скрипел зубами.

Дернувшись, грузовик затормозил. Шкет оживился, высунул из-под тряпки голову — ждал, что выпустят. Да­же Ломако, застывший камнем, пришел в движение.

На улице переговаривались омеговцы, появился еще один голос — неразборчивый, скрипучий. Хлопали две­ри, то взрыкивал, то замолкал танкер. Наконец громых­нул замок, двери распахнулись, и в салон втолкнули дво­их тощих ободранных парней. Даже в темноте было видно, что у одного из них под носом кровь. Метнув­шись в угол, парень растер запястья, оглядел пленни­ков исподлобья и скрестил руки на груди. Второй как рухнул кулем, так и валялся. Осмотревшись, первый сел возле друга на корточки, потрогал его шею и вздохнул. Других пленников он демонстративно не замечал. Обе­ими руками взъерошил волосы, вцепился в оконную ре­шетку, подтянулся и заорал:

— Мы что, рабы? Мы вольные, дети вольных! Эй, слышите? Шакалы! Дерьмо ползуновье! — Сплюнул и уселся, прижавшись спиной к стенке. Лицо его было бу­гристым, будто обожженным. Потер расквашенный нос, скривился. Его товарищ в себя так и не пришел. — Что вылупились? — Это должно было прозвучать гордо, но получилось жалобно, как будто мальчишка собирает­ся зареветь.

— Ну шо ты лютуешь, хлопэць? — проговорил Лома- ко с сочувствием. — Мы-то тебе не вороги.

Мальчишка вскочил, оскалился, точно брошенный в клетку волчонок:

— Мы им все время помогали, а они... налетели, все разворотили, постреляли всех! — Он задышал часто, шумно и отвернулся.

— Кто «мы», кто «они»? — полюбопытствовал Шкет.

— Они. — Мальчишка пнул стенку кузова.

— А «мы»?

— Вы не поймете. — Он махнул рукой и принялся те­ребить латаную-перелатаную куртку с бахромой на рука­вах; на ремне болтались кожаные косички, украшенные клыками панцирных волков. — Вы привыкли жить под кемто, мы, — мальчишка гордо вскинул голову, — нет.

— Тут такое дело... — заговорил Шкет. — Сегодня в обед на нас напали кетчеры. Омеговцы отбились и свя­зались со своими. Потому вы теперь в немилости.

— Но мыто при чем?