– Обалдел?! Мымра терпеть не может цыган! – злился Сэро, не понимая лояльности брата. – И о ней предки с уважением отзываются?! Разве такие помогают, блин?!.. Может, родаки попутали? Ведьма скорей удавится, чем посочувствует нашим!
Умник, видя, как сердится близнец, промолчал. Затем спустя мгновение сдержанно ответил:
– Да, Григорьевна – ещё та злыдня. Тебе не показалось. Но нашей семье
Повеса в полном шоке смотрел на отличника широко распахнутыми от гнева глазами. Имир невозмутимо продолжил:
– Ты не ошибся, братишка: Любина маманя реально брезгует чужими. А в своей хате Поспелова – ещё тот Сталин в юбке! Всю семью под пяткой держит… Чего пялишься? Впечатлён, да?.. Вот и живи теперь с этим.
Имир отвернулся и пошёл было дальше, в сторону пассажирских касс и диспетчерской, но, сделав несколько шагов, опять развернулся к близнецу и отрывисто бросил:
– Зато ты теперь знаешь, во что ввязался, когда решил подурачиться с её дочерью.
***
Чтобы найти отца, близнецы обошли здание вокзала, прошли мимо диспетчерской и повернули в небольшой тамбур перед постройкой хозназначения. У стены, между штабелями досок и труб, расположился стол со скамейками, где устраивали перекур работники-мужчины.
Алмаз и Василий сидели на старых пеньках и курили в тишине, о чём-то задумавшись. Рядом коротал время ещё один железнодорожник, не особо знакомый Имиру.
Старый цыган довольно улыбнулся:
– Мои пострелы пришли!
Мальчики подошли к старшим и пожали им руки.
Алмаз Иштванович был мужчиной среднего телосложения и роста в возрасте пятидесяти лет. Смуглый, как и сыновья, – от прожитых лет кожа его казалась даже темнее. На голове красовалась шапка смоляных, с серебряной проседью, крупных густых кудрей. Седина прокралась и в курчавую бороду, добавляя внешности некую пикантность. Мужская привлекательность его не потухла, а стала более зрелой. Спокойный и выдержанный, Алмаз выглядел человеком, умудрённым накопленным опытом и приобрётшим проницательность да чутьё на людей. Видимо, молодость его была бурная, полная приключений, и прожил да повидал мужик на своём пути многое, отчего казался взрослее и рассудительнее других. Глубокий острый взгляд с хитрецой выдавал незаурядный ум и образованность.
– Ирины Борисовны в диспетчерской нет. Сказали, что она домой ушла по окончании смены. Куда деть её пакет?
– Оставь, Имир. Как выйдет Ира, я отдам. Молодцы, что управились.
Сэро аккуратно разглядывал дядю Васю. Старше Алмаза лет на десять, белокожий синеглазый гладко выбритый брюнет. На вид весьма спокойный, сдержанный, лишнего слова не уронит. Во всём теле мужчины – позе, выражении лица – чувствовались усталость от жизни, тоска и какая-то нестерпимая мука. У Любы его разрез глаз и брови – тёмные, тонкие, аккуратные. А вот пшенично-русый цвет волос, овал лица и щёки – мамины.
Михалыч заметил, что его изучают.
– Чего таращишься, черноглазый?
Сэро смутился, опустил взгляд в пол и плутовски улыбнулся. Поспелов, кивнув на повесу, бросил Алмазу:
– Я этого жука толком и не видел! Имира хорошо знаю – замечательный малый!.. Слушай, вроде близнецы, а не похожи: второй-то жару, небось, даёт в школе! По хитрой мордахе видно!
Иштванович хрипло рассмеялся:
– Имир жару даёт в оценках, а Сэро – в гулянках. Раньше, как и брат, в лучших был, а нынче учёбой не интересуется, давно забросил. Пошёл по
Мужчины многозначительно переглянулись.
– Ладно, отец, будет тебе на людях меня отчитывать! – выставил претензию Сэро. – Я сюда не для нотаций пришёл!
– Можно подумать, сконфузился! С тебя любые предъявы и взывания к совести как с гуся вода!
– Ага, конечно! – огрызнулся юноша. – Может, я с виду хулиган, а в душе хрупкий и ранимый! И во мне сейчас горько плачет от твоих слов душа поэта!
Отличник, не удержавшись, весело и громко прыснул. А за ним – остальные присутствовавшие.
– Да уж, точно на Имира не похож! – отсмеявшись, подвёл итог дядя Вася. – Брат – сама воспитанность, говорит вежливо и по делу. А тебе, остряку, палец в рот не клади!
– Я сам на себя похож. И палец в рот мне класть не надо. Кто нормальный свои лапы чужим людям в ротовую полость суёт?!.. Да и зачем? Чтоб от лишних конечностей избавиться? В этом я любому могу помочь и более простым способом, – парировал Сэро с детской улыбкой, прикрывшей сталь в голосе. – Хотите яблочко, Василий Михайлович?
– Давай! Погрызу с удовольствием.
Школьник достал из пакета наливное красное яблоко и передал Любиному отцу. Тот начал его восхищённо разглядывать.
– Красивое-то какое! Будто и ненастоящее, без единого изъяна! Словно художник намалевал!